Семен Кирсанов - Лирические произведения

Шла по улице девушка. Плакала.
Голубые глаза вытирала.
Мне понятно — кого потеряла.

Дорогие прохожие! Что же вы
проскользнули с сухими глазами?
Или вы не теряете сами?

Почему ж вы не плачете? Прячете
свои слезы, как прячут березы
горький сок под корою в морозы?..

Я утром проснулся.
                            Был воздух зимы — перламутр.
Тебя я увидел
                       глазами, смотревшими внутрь.
В себе я увидел тебя —
                                       ты сияла внутри
и мне улыбалась,
                           и мне говорила:
                                                     «Смотри:
теперь не в себе я живу,
                                     а в тебе —
                                                            я твоя…»
Но это, как видно,
                               в то утро ослышался я.

Тебя, тебя
                   мне нужно до зарезу,
чтоб приютить
                        мое метеоритное железо,
несущееся
                  к молодой планете —
к тебе, Земле,
                          единственной на свете!
Хладеют
                и сжимаются светила,
и луны образуются
                               из звезд,
так и любовь —
                       она сейчас скатилась
кометным небом, волоча свой хвост
мимо Земли, прекрасной, нежной сушей
прильнувшей к Океану и уснувшей…

Позволь ты мне
                           иметь воздушный замок,
чтоб побродить
                        в его воздушных залах,
где будем мы,
                         покинув город душный,
сидеть вдвоем
                          и есть пирог воздушный.
Не в замке мы,
                              не бродим, не пируем…
Я разве сыт
                      воздушным поцелуем,
я разве рад,
                      что в небо над бульваром
любовь летит
                      воздушным детским шаром?

Горы мрака
                    и мокрого мела
через душное небо таща,
погрозилась гроза,
                               погремела
и ушла без дождя,
только молнией
                         ломкой и скорой
на ходу кое-где посветив…

Так и эта любовь,
                              у которой
никаких перспектив.

Дорогая,
                 мой милый читатель,
в этот день грозовой духоты,
о, как ливень
                        пришелся бы кстати, —
понимаешь ли ты?

Я просил
              (так ведь было же!):
правду вынь да положь!
Ты смолчала
                     и выложила
ярко-желтую ложь.
Что положено —
                            принято.
Хорошо.
            Я готов.
Но дарить ведь не принято
лживых,
              желтых цветов?

Это было не мыслями,
это было не чувствами —
чувства
            были немыслимы,
мысли были бесчувственны.

Это было не зрением,
а скорей — подозрением,
что теперь уже прошлое,
так сказать,
                     дело прошлое.

Ляжешь, сядешь, подумаешь:
ждать ответа?
                       Подумаешь!
Если даже останемся —
все равно —
                   мы останемся
жить, друг другом забытые,
словно вещи забытые.

Это было сознание,
что душа без сознания.

Есть такое слово:
                           «заго́илось».
Это значит:
                    боль, что была,
не прошла и не успокоилась,
а в привычку как-то вошла.

Рана вроде и безобидная,
можно долго терпеть, не крича.
Но привычка —
                         вещь незавидная, —
как курение по ночам.

Сердце
              обрывается мое:
в поле —
             порыжевшее жнивье,
в роще —
                 листья желтые летят,
их перед отлетом
                              золотят.
Солнце
             начинает холодеть,
можно
              его в золото одеть,
с ним уйти за горизонт,
                                      туда —
в сумрак,
              в остыванье,
                                   в никогда.
Помню я
              светлеющий восток,
помню
            зеленеющий листок,
поле,
        где колосьями по грудь
заслонен
                 теряющийся путь,
и вдали,
             у рощицы,
                               ее…
Сердце
              обрывается мое.

Счастье — быть
частью материи,
жить, где нить
нижут бактерии,

жить, где жизнь
выжить надеется,
жить, где слизь
ядрами делится,

где улит
липкие ижицы
к листьям лип
медленно движутся.

Счастье — жить
в мире осознанном,
воздух пить,
соснами созданный,

быть, стоять
около вечности,
знать, что я
часть человечества,

часть мольбы
голосом любящим,
часть любви
в прошлом и будущем,

часть страны,
ле́са и улицы,
часть страниц
о революции.

Счастье — дом,
снегом заваленный,
где вдвоем
рано вставали мы,

где среди
лисьих и заячьих
есть следы
лыж ускользающих…

Шар земной,
мчащийся по небу.
Будет мной
в будущем кто-нибудь!

Дел и снов
многое множество
все равно
не уничтожится!

Нет, не быть
Раю — Потерянным!
Счастье — быть
частью материи.

Пришел
            осторожный апрель.
Полградуса плюс или минус.
Но все-таки
                      мир потеплел.
Я словом с весной перекинусь.

Попробую
                     свистнуть дрозду,
чтоб он удивился и глянул.
Попробую
                вызвать грозу,
чтоб гром покорился и грянул.

А если
             я ночью умру,
весны не увидя в расцвете, —
что,
         разве поля на пару
взойдут без меня на рассвете?

Я мир этот
                страстно любил
и облик его не забуду —
я жизнью материи
                                был,
я жизнью энергии
                                   буду!

Не дух
           из долины теней,
не втуне тоскующий призрак, —
я буду
            у вас на стене
дробиться в бесчисленных призмах.

Я буду
          как клетка расти,
входить в сочетанья молекул
и даже
          как пыль на пути
лежать, где автобус проехал!

Я буду
         в значенье любом
менять свое имя и облик,
и в мире
              нет атомных бомб,
меня уничтожить способных!