Семён Кирсанов - Поэтические поиски и произведения последних лет

Что такое
             новаторство?
Это, кажется мне,
на бумаге
               на ватманской —
мысль о завтрашнем дне.

А стихи,
              или здание,
или в космос окно,
или новое знание —
это, в целом,
                        одно.

В черновом
                     чертеже ли
или в бое кувалд —
это
        опережений
нарастающий вал.

Это дело суровое,
руки
        рвутся к труду,
чтоб от старого
                            новое
отделять, как руду!

Да, я знаю —
                     новаторство
не каскад новостей, —
без претензий
                       на авторство,
без тщеславных страстей —

это доводы
                       строит
мысль резца и пера,
что людей
                  не устроит
день, погасший вчера!

Не устанет трудиться
и искать
                человек
то,
       что нашей традицией
назовут
           через век.

Всю жизнь
                глядеть
                             в провал
                                              пока
                                                      в аорте
                                                                   кровь дика!
Всю жизнь —
                       антрэ,
                                     игра,
                                                 показ!
                                                              Алле!
                                                                         Циркач стиха!

Мери-красавица
                у крыльца.
С лошадью справится —
                ца-ца!

Мери-наездница
                до конца.
С лошади треснется —
                ца-ца!

Водит конторщица
                в цирк отца.
Лошади морщатся —
                фырк, ца-ца!

Ваньки да Петьки в галерки прут,
Титам Иванычам ложу подавай!
Только уселись — начало тут как тут:
— Первый выход — Рыжий! Помогай!

Мери на бок навязывала бант,
подводила черным глаз,
а на арене — уже — джаз-банд
Рыжий заводит — раззз:

                Зумбай квиль-миль
                толь-миль-надзе…
                Зумбай-кви!..
                Зумбай-ква!..

Вычищен в лоск,
                становится конь.
Мери хлыст
                зажимает в ладонь.
                — Боб, винца!

Белой перчаткой
                откинут лоб.
Мери вска−
                кивает в седло:
                — Гоп, ца-ца!

                Цца!
По полю круглому. Гоп!
Конь под подпругами. Гоп!
Плашмя навытяжку. Гоп!
Стойка навыдержку. Гоп!
Публика в хлопанье. Гоп!
Гонит галопом. Гоп!
Мери под крупом. Гоп!
Мери на крупе. Гоп!
                Сальто с седла.
Раз — ап, два — гоп!
                Мери в галоп.

Публика вертится.
                Гоп…
                Гоп…
                Гоп…

Екнуло сердце.
                Кровь…
                Стоп!..
                Крик —
от галерки до плюшевых дамб,
публика двинулась к выходам.

Все по местам! Уселись опять.
Вышел хозяин. Сказал: «Убрать!»

                Зумбай квиль-миль
                толь-миль-надзе…
                Зумбай-кви!..
                Зумбай-ква!..

Бой быков!
Бой быков!
        Бой!
                  Бой!

Прошибайте
        проходы
                головой!

Сквозь плакаты,
          билеты,
                    номера —
веера,
        эполеты,
                       веера!..

Бой быков!
Бой быков!
         Бой!
                Бой!

А в соседстве
с оркестровой трубой,
поворачивая
          черный
                         бок,
поворачивался
         черный
                         бык.

Он томился, стеная:
               — Ммм-у!..
Я бы шею отдал
        ярму,
у меня перетяжки
        мышц,
что твои рычаги,
        тверды, —
я хочу для твоих
        домищ
рыть поля и таскать
        пуды-ы…

Но в оркестре гудит
        труба,
и заводит печаль
        скрипач,
и не слышит уже
        толпа
придушенный бычачий
        плач.

И толпе нипочем!
        Голубым плащом
сам торреро укрыл плечо.
        Надо брови ему
подчернить еще
        и взмахнуть
голубым плащом.

Ведь недаром улыбка
        на губках той,
и награда ему
        за то,
чтобы, ярче розы
        перевитой,
разгорался
его задор:
— Тор
          pea
                  дор,
                          веди
                              смелее
                                        в бой!
Торреадор!
Торреадор!

Пускай грохочет в груди задор,
песок и кровь — твоя дорога,
взмахни плащом, торреадор,
плащом, распахнутым широко!..

Рокот кастаньетный — цок-там и так-там,
донны в ладоши подхлопывают тактам.
Встал торреадор, поклонился с тактом, —
бык!
        бык!!
                 бык!!!
Свинцовая муть повеяла.
— Пунцовое!
          — Ммм-у!
                          — Охейло!

А ну-ка ему, скорей — раз!
Бык бросился.
— Ммм-у!
              — Торрейрос.

Арена в дыму. Парад — ах!
Бросается!
— Ммм-у!
            — Торрада!

Беснуется галерея,
Торреро на…
— Ммм-у!
              — Оррейя!

Развеялась, растаяла
галерея и вся Севилья,
и в самое бычье хайло
впивается бандерилья.

И — раз,
        и шпагой
                 в затылок
                                   влез.
И красного черный ток, —
и птичьей стаей
        с окружных мест
за белым платком
        полетел платок.

Это:
— Ура!
      — Браво!!
                  — Герой!!!
                    — Слава ему!
                              — Роза ему!

А бык
       даже крикнуть не может:
              ой!
Он
      давится хриплым:
                        — Ммм-уу…
Я шею
        хотел отдать
                   ярму,
ворочать
        мышц
                  шатуны,
чтоб жить
        на прелом
                        его корму…
Мммм…
        нет
             у меня
                         во рту
                                  слюны,
чтоб
        плюнуть
                     в глаза
                                     ему!..