Людмила Кулагина - Радость и грусть бытия

Живём в курятниках мы пыльных,
Взлететь над прахом не пытаясь,
Предав и небеса, и крылья,
Земным навозом лишь питаясь.

Комфорт нам стал дороже бездны,
Нам сладок дух и мрак сарая.
(Кто предал выси – евнух, бездарь,
Тому не «светят» двери рая).

О кóрме страх и попеченье
Затмило наш куриный разум,
И провиденье в поученье
Наслало птичью нам заразу.

Куда, куд-куд-куда стремиться?
Ведь крылья наши – лишь названье,
Хоть числимся ещё мы птицей,
Давно профукано призванье.

Не помнят плоти неба крылья,
А дух наш крут, когда в бульоне.
Зачем мозги? – Познать бессилье? –
Как жить тогда в навозной вони?

Пусть лѝсы думают и волки,
Их кормят хитрость, зубы, ноги,
Им – деньги, слава, треуголки,
А нам – навоз и быт убогий.

Свитерок. Футболка. Тело.
Крест. За крестиком – душа,
Что вчера ещё хотела
Жить, почти что не греша.

А сегодня – брань и ропот,
А сегодня – всё не так:
То мешает сверху топот,
То «зажилили» пятак.

То соседи пели-пили,
А часов уж было ноль.
То опять мне наступили
На любимую мозоль.

То болел-свербил желудок:
Что попало, мол, не ешь.
То тошнит от «морд» и «будок»,
Что «проели» матом «плешь».

Не хватает сил смириться
И на ближних не роптать,
Всё прощать им и не злиться, –
То ж святою нужно стать.

Я – насéльница земная,
И живу, как все, греша.
Только плачет, грех свой зная,
Там, за крестиком душа…

И боль, и страх, и радость, и рыданье,
И свежесть юности, и аромат лугов…
О, жизнь моя, ты вся – почти преданье,
И путь земной трагичен и не нов.

И я из тех, кто шли стопами Евы,
Земных вкусив и счастья, и беды.
И горько-сладок плод с познанья древа.
И в день заката огненной звезды

Я раздвоюсь на душу и на тело,
Оставив на земле сиянье света глаз,
И все свои «мечтала» и «хотела»,
И вниз взгляну на жизнь в последний раз.

И улечу, хотя не стану птицей,
Но о земле я буду вспоминать,
И тени прошлого летучей вереницей
Из волн забвения начнут во мне всплывать.

Надеюсь, Бог простит мне прегрешенья
По милости своей. Пока ж есть время жить,
Найдите для меня вы слово утешенья,
Чтоб и конец пути смогла я полюбить.

Мы явились на этот неласковый свет,
Чтобы крест свой взвалить и нести до финала.
Счастлив тот, у кого жалоб к Господу нет,
Как бы жизнь его больно порой не пинáла.

Заболел – неспроста, и упал – неспроста,
Поднимайся с молитвой из заслуженной лужи.
То был шанс осознать назначенье креста, –
Значит, Бог не забыл, значит, Богу ты нужен.

Как без боли и горя постигала б душа,
Чтó её красоту в этой жизни калечит?..
Жить нельзя без страданий, как и жить, не греша.
Плоть болеет – терпи, эта боль душу лечит.

Если путь был без горя, без болезней и слёз,
Как поможешь другому ты в беде и в несчастье?..
Нам шипы не мешают ощущать запах роз, –
Жизнь нельзя принимать только радостной частью.

Если сыплются беды, будто в осень дожди,
Вспомни с тихим смиреньем ты страданья Иóва[178].
Всё пройдёт, всё пройдёт, потерпи, подожди,
Помни только: и в бéдах ты под Божьим покровом.

Здесь, конечно, не рай, но пока что не ад.
Жизнь терпима, когда с верой ходишь под Богом.
Пусть сегодня грустишь, завтра будешь ты рад,
Что тернистою шёл, а не лёгкой дорогой.

И сквозь бури житейские, холод и мрак,
Когда кажется, будто и жив еле-еле,
Вдруг услышишь, не как «на горé свистнет рак»[179], –
А как в небе средь туч заиграют свирели…

Любовь, поэзия и вера –
Вот три кита моей надежды,
Что смогут одолеть химеру, –
Её звала я жизнью прежде.

Обман, безденежье, утраты,
Несчастья, беды – хвост дракона,
Инфаркты, язвы и ураты[181],
И гнев, и страх, сокрытый в оных[182].

На сердце тяжесть, будто камень,
И редко-редко брезжит счастье,
Что павшею звездою канет
В болоте тягот и ненастий.

Цепляясь сердцем и ногтями,
И всё же удержать не в силах,
Мы тянем жизни одеяло
У сильных, молодых, красивых.

Извечное соревнованье,
Где победивших тоже судят,
Где неуместно ликованье
И где финал всю прыть остудит.

Когда в душé замрут стихии,
Чтó на земле своей оставлю? –
Любовь – твой голос, что в стихи я
Из горя-счастья переплавлю.

Как хлеб у нищего в котомке,
Как милостыни звон в кармане,
Я пронесу сквозь жизнь потомкам
Любовь – одну, что не обманет.

Пусть я зову её химерой, –
Вы мне поверьте лишь отчасти, –
Ведь если жить с любовью, с верой,
То жизнь – химера – всё же счастье!

Сыр, овощи, вино и хлеб –
Набор любого долгожителя-грузина,
К политике который глух и слеп,
И знает толк лишь в пении да в винах.

А мы пьём воду грязную, вино
Поддельное по праздникам глотаем,
Вершин не видим никогда в окно,
И не живём, скорее, выживаем.

Не знаем мы, как виноградная лоза
Под соком спелых ягод провисает,
Как бродит выжатая сладкая слеза.
Мы знаем только, жизнь как прокисает

Вдали от гор, от моря, кораблей,
Уму непостижимых горизонтов.
Мы в тесной жизни средь домов-аллей
Становимся слабей, грустней и злей,
И пялимся в экраны, словно «зомби».

Пьём жизнь поддельную, как пьём вино,
И старость наступает нам на пятки.
Живём как будто бы, хотя давно
Играем с истиной и с жизнью в прятки.

Но не без попущенья нам дано
Испить скорбей земных и вин поддельных.
Ведь зреет Нового Завета уж вино,
Чтоб нас утешить после мук смертельных.

Спит смородина. Рябины,
Липы дремлют, стоя в ряд,
Как на бал, надевши в зиму
Белый сказочный наряд.

И застыл, как околдован,
В снежном царстве парк вдали.
И до дома путь так дóлог, –
Вьюги тропки замели.

В пышных муфтах – éлей лапы,
Крыши – в льдинах-козырьках,
На снегу – след птичьих лапок,
На катке – узор конька.

Из пернатых – только галки,
Грач, вороны на снегу,
Что за крошки перепалки
Так запальчиво ведут.

Воробьишки попритихли.
Белых снежных голубей
Налетели стаи-вихри:
Всюду снег – хоть ешь, хоть пей.

Дома – грустно, выйдешь – холод,
Дед Морозу нас не жаль.
И весóм для грусти повод:
На дворе зима, февраль…

Неба цвет обманно-розов.
В ветках éлей сумрак густ.
Спит грибница под берёзой.
Ждёт тепла сирени куст.

Вот цепочка – след вороний,
Вот воробышкин следок.
Две беседки, как в коронах,
Серебром блестит ледок.

Два кота в пушистых шубках
За сугробом смотрят сны.
Пёс промчится мимо шустрый, –
Кот «рвёт когти» в сень сосны.

Как алмазные подвески,
Тут и там сосулек ряд.
Где прожектор светит резкий, –
В блёстках страз зимы наряд.

Крепость снежная безлюдна.
Зимний вечер светло-тих.
И, услышав в сердце лютню,
Рвётся к жизни первый стих.

Падают, падают с неба пушинки,
Вьются, кружáтся, кругом кутерьма.
Крутятся, вертятся в танце снежинки, –
Белый свой вальс исполняет зима.

Крýжатся, вьются, на землю ложатся:
В пух приоделись рябинки, и ель.
Хочется молча к окошку прижаться,
Чтобы смотреть и смотреть на метель.

Позамело все тропинки-дорожки.
Завтра снежок потускнеет, а жаль.
Сыплются с неба алмазные крошки.
Лебедем белым плывёт к нам февраль…

Нежный, ласковый, прохладный
С неба сыплется снежок.
Пышный, лёгкий за оградой
Созревает «пирожок».

Под ногою аппетитно
Он хрустит: хруп-хруп, хруп-хруп.
В старом зимнем парке тихо.
Фонаря волшебный круг

Освещает ночи тéмень.
Пляшут в свете фонаря
Ветви ивы, снег и тени, –
В жёлтом блеске янтаря.

Снег на стёклышках теплицы,
Снег на ветках елей, лип,
Снег на лестницах, на лицах,
Шапкой на фонарь налип.

На дрожжах растут сугробы, –
Снег теперь валóм валит.
Эх, как в детстве, снять бы пробу, –
Жалко, горло заболит…