Наталья Загвоздина - Дневник

На пригреве тепло…
Не забытый Арсений
всё твердит – «истекло»,
догоняя осенний

день. Вот и лето прошло…
Мерно сыплется оземь
с неба звёзд порошок,
только это – не осень…

Всё, что сбыться могло,
в этом мерном и мирном
сочетаньи миров,
пролетающих мимо…

С эхом падают с древ
в глубь души бездорожья,
как неведомых треб
сопричастники Божьи,

все земные плоды…
Вот и осень при двёрех…
Не в сезонный ли дым
то, что жило на древе,

обратится? – На то
невечернее небо.
Для избранных там Дом,
званым – звёздная небыль.

Мерно лето веслом
гонит времени реку…

Всё горело светло,
опаляя не редко
чей-то абрис живой…

Но ничто – не пропало
для входящих под свод
неземного портала…

Жизнь брала под крыло…
В отходящее лето,
где прямой, где кривой,
перевязанной лентой

из тепла (отпусти!)
и мороки ненастья,
прохожу по пути,
приоткрытом – не настежь…

День промыт, как стекло,
незабытым стихом,
ливнем солнечным – разом.
И скажи, и скажу, разве что «истекло»?
Разве?

И замер мой ковчег
пред ним, и внемлет яви,
подвинутой ко мне,
в меня, не зрящей – я ли? —

примкнута, введена,
дозволена – на ощупь,
на жест веретена,

повёрнутый – на осень.

Накручены на ось
тепло, отрада, милость
и горстка диких ос,
летающая мимо…

Всё мир миров вместил,
как в азбучной картинке,
что даже провести
рукой по осьей спинке
могу…

Движенье, шепоток,
слиянье, тишь и шорох,
как будто разом кто
отвёл земную штору…

И ты, едва земной
причисленный юдоли, —
неспелое зерно,
не сброшенное… долу.

Ручные бабочки в горсти,
бескрайняя лазурь,
деревья, нити паука,
янтарные плоды.

Мы смотрим сердцем молодым
и глазом, и в глазу
растёт – лукавь иль не лукавь,
грусти иль не грусти —

иное отраженье сфер,
светил, видений, недр,
где только невечерний свет
не движется на нет…

А этот – жёлтый, золотой,
зелёный, с синевой —
стоит… И думает о том,
что навсегда – со мной…

Да перечисли, назови, запомни – не достать!
Ни это яблоко рукой, ни небо, ни… Не стать
счастливей в этот срок, исполненный от века
и в звуке бренных слов не ищущий ответа.

От Слова Первого восставший без конца,
лицом к лицу открывшийся – когда
мы здесь – наш миг и временный, и краткий
качается в словах, как «маленький» в кроватке…

Младенец, кокон, куколка – Земля
вращается, а здесь сезон покоя…
И сердце заведённое – не зря
болит, благодарит – стучит покорно.

Благословенна жизнь и утлый чёлн —
деревня, сад, тепло, краса и ласка, —
Создатель!

…Улыбнёшься, скажешь – что
всё пчёлка принесла в медовых лапках…

Оставь день – дню. Оставшись на крыльце,
стань, может быть, воспетым, позабытым,
с неразрешённой тайной на лице
или ответом, что тогда-то были

мы – этим днём. И сидя на крыльце,
блокнота перелистывать страницы
спешим… не разбирая – дуб ли, цепь —
поёт поэт… Лишь жадно жить стремится

тот, на крыльце с блокнотом… Август. Век
следующий – в нём уже не дома.
И не ответит, видимо, никто нам,
куда листаем – вниз, вперёд, наверх?

А тайн неразрешённых верный признак
один – мы разминулись с вами в век,
и, может быть, вы смотрите поверх
всех нас, ещё смотрящих через призму…

Ненастье, осень, Русь.
Синай! – сжимает сердце.
Плывёт по небу груз
серебряно на сером —
свинцово…

Раздвинь, Создатель, свод!
Впусти лазурь и кобальт
и Невечерний Свой
в пустыню здешних комнат —
приди!

Поставь передо мной
горы хребет и остов,
чтоб только на одно
взирать – что выше ростом
Земли…

Возьми меня Туда,
где светло и отвесно,
в Воздвигнутую Даль,
и не лиши ответа  —
прошу!

Абрамцево, печальное подчас…
Где с русской липой римлянина туя,
в узилище заката облачась,
горят и гаснут, возгораясь втуне.

Сгорает день в усадебном углу,
последний луч прошёлся по аллее,
свернув, не заходя туда, где глух
овраг… И нем глагол. И кажется больнее

уход… Так жаждет тишины
без слов распространившаяся осень,
что… что от сотрясения щемит
в груди, когда листва ложится оземь…

Но – будет. Будет всё – рассвет, закат.
И может, будем мы, не помнящие боли,
и, глядя в объектив, готовые – за кадр
уйти, чтобы сердца не спрашивали больше.

Но как хочу другой конец  —
конец стиха, и вечера, печали…
Как будто кто уже приблизился ко мне,
но я его лица – не ведая – не чаю.

Кузнечиков побег из-под ноги —
ещё шагну, повергнув врассыпную…
«Отрадное» появится на миг,
покуда поневоле не запнусь я.

Кузнечиков выстреливает горсть
зелёная – скрывается в зелёном…
А осень – созревающая гроздь —
страница с обозначенным заломом.

За ним – снега, метель, холодный блеск
звезды Полярной. Молодая осень
свой дарит свет, тепло, надежду, лес
торжественный и ничего не просит

взамен… Учась у осени одной,
и то растёшь, старея помаленьку,
под шорох листопада за окном,
звучащий благодарственным молебном.

Шуршит листва, пружинит саранча,
и воздух полн предчувствием и негой…
Но тёплое снимая сгоряча,
не помним, что согреться завтра – негде…

Кружу в саду – то с книгой, налегке
кружу, и замираю рядом с древом…
Где полнится младенческим и древним,
что змейкой притаилось на лице…

Друг! Я вошла к тебе открыто,
я в саду твоём сплетала
незатейливо веночки
из цветов под каблуками…

Но в саду остывшем встретив
плод цветочный, что коробку
тонкостенную в сердечко
обратил, кольнув под сердце,

постояла, растерявшись,
и продолжила однако…
Восвояси, надо думать,
побежать быстрее лучше б…

Глядь, смотрю – венок колючий,
да медовые остатки
со цветов – пчелой доверья…
За спиной – то там, то… где же?

Я теперь сама умею
собирать, сажать и сеять,
а вокруг летают пчёлы,
принося плоды участья.

Что хвоя, что кора – одной слезой омыты,
ни святочных красот, ни света. Плюща лоб,
всмотрюсь в Господень день, как вглядывался мытарь
в слезах в Его ответ на горький голос слов.

О Боже, буди мне… Главу спуская долу,
не смея, не прося – всю Милость Мира звать!
И каждою слезой, как каждою из свай,
мосты, дорогу, путь прокладывая долгий…

И горько плюща лоб о грязное стекло,
едва с великопостных дней никем не мыто,
не ясно, не светло, не чищено… С тех пор
всё так же, как тогда, надеешься на милость.

На святочной поляне, на траве,
споткнусь о плод, какой вкусила Ева.
Над садом – острониз и островерх
серп, – облачно воздуха наслоенье…

У Чаши, где не воздух, но воздух,
ты знал одно движение – ко Лжице?
К Тому, отдавшему не часть и не полжизни —
всю! Можешь не забыть того, мой друг?!

Желай желанное! – твоя благая воля.
Его – весь мир: Рожденье, Святки, Плод,
пустившего во временные волны
Бессмертье, запечатанное в плоть.

А мы без мук впечатываем знаки —
что наша боль? – безделица, увы…
И нового сложения – повит
«творец»… увы – на слух, на вид…
Но глубже загляни попробуй, на-ка…

Куда ушла с поляны, из-под древ,
не срубленных заезжим дровосеком?

На святочной неделе – из-под дней,
в саду несуществующем осеннем,
я поднимаю медленно из недр,
что не заезжий Сеятель посеял.