Николай Глазков - Избранное

Желаю стать таким опять,
Каким я был лет в двадцать пять,
Когда сложил немного строк,
Но бегать мог и прыгать мог.

Мечтаю, впрочем, я о чем?
Я не был лучшим силачом:
С простуд чихал, от стужи дрог,
Но драться мог, бороться мог.

Себя счастливым не считал.
Чего желал? О чем мечтал?
Мечтал, что буду я велик,
Желал издать десятки книг.

О чем мечтал, того достиг,
И с опозданием постиг,
Что я неправильно мечтал
И потому устал и стар.

Творю печатную строку,
Но бегать, прыгать не могу
И стать желаю, как балда,
Таким, каким я был тогда!

Как редкостная птица марабу
И как жуки степные — скарабеи,
Он был людей сегодняшних глупее —
Тутанхамона видел я в гробу!

Позабывая важную борьбу,
Он утолял тщеславие пустое:
Хлестал придворных плетью золотою —
Тутанхамона видел я в гробу!

С печатью величавости на лбу
Он золота имел посмертно много,
Но выглядел напыщенно, убого —
Тутанхамона видел я в гробу!

Мои друзья, знакомые, коллеги,
Живущие в двадцатом бурном веке,
Зря не пеняйте на свою судьбу —
Тутанхамона видел я в гробу!

Наш век свою имеет похвальбу,
Свои золотоносные распадки,
И благородней наших дней порядки —
Тутанхамона видел я в гробу!

Снега растаяли в апреле,
На север отступили валенки, —
Бедняк воинственный Емеля
Торчал на солнечной завалинке.
Шел мужичок — у мужичка
Емеля клянчил табачка,
Сворачивал себе цигарку,
Емеле времени не жалко.

Вещал: — От праведных трудов
Не будет каменных домов. —
Емеле возражали бабы:
— А ты б у собственной избы
Давно прогнившие столбы
Сменил на новые хотя бы!

— Сменить столбы давно бы мог,
Кабы всурьез не занемог, —
Ответствовал Емеля. —
Ксплотатор на моем хребте
Поездил вволю в годы те,
Хожу я еле-еле!

— Емелюшка, подумай прежде,
Чем говорить одно и то ж.
Кто на тебе захочет ездить?
Ты никуда не довезешь!

— Не довезу. А был когда-то
Резвее резвого коня!
С того ослаб, что тот ксплотатор
Все соки выжал из меня!

— Нет! — возразила тетя Поля. —
С тобою я училась в школе,
Эксплуататор ни при чем.
Всегда ты отличался ленью,
Не знал таблицу умноженья,
Единой книжки не прочел!

— Да, к чтенью не имел влеченья,
Тогда мне было не до чтенья,
Учился я на медный грош,
Не знал совсем обеспеченья,
Жил без пирожных, без печенья,
Бывало, хлеб один жуешь!

— И мы, Емеля-пустомеля,
Не больше твоего имели,
Кутить не ездили в Москву!
— Тогда подайте мне краюшку,
Да молочка налейте кружку,
Да кружку хлебного кваску!

Вот так и жил Емеля праздно,
Кто знает, может быть, напрасно,
Хлеб клянчил, квас и самосад.
Зимой, в году двадцать девятом,
В своем домишке небогатом
Емеля помер, говорят.

Пил сынок. Жена сказала мужу:
— С алкашами дружен наш Митюша,
Но душою милый мальчик чист.
Знаю я, что против пьянства греки
До н. э., еще в четвертом веке,
Амулет носили — аметист.

Согласился муж: — Конечно, надо
Продолжать традиции Эллады,
Уважать Афины и Милет.
Камень фиолетовый прелестен,
Купим парню с аметистом перстень…
Только он пропьет твой амулет!

Шаги батальона от боя до боя
Гремят как чеканная медь,
И неугомонно любою судьбою
Вершит окаянная смерть.
Нелепая смерть… Но не так уж нелепо
Погибнуть в тяжелом бою
За чистое поле, за ясное небо,
За крайнюю хату свою!

Совсем не нелепо рвануться в атаку.
Когда подступают враги,
Когда по пригорку, когда по оврагу
Гремят батальона шаги.

Уходят в былое
Шаги батальонов.
Прощаюсь с тобою,
Сашуня Парфенов!
Не в курской траншее —
В районной больнице
Погибнуть страшнее,
Чем с недругом биться!

Стужа кленов и берез коснется —
Плохо им!
Возникают годовые кольца,
Кольца зим.

Мы зимой о тройках, колокольцах
Говорим,
Но и у людей бывают кольца:
Кольца зим.

Пусть анатом изучает череп,
Челюсть, лоб —
И увидит эти кольца через
Микроскоп.

Пусть и химик изучает кости
И по ним
Установит отложений кольца,
Кольца зим.

Исканья — не рукоплесканья
Сегодня ждут тебя.
Учиться должен ты у камня,
У красок сентября.
У леса, сада, огорода,
У перьев петуха,
У безошибочной природы,
У точного стиха!

Нас редко посещает счастье —
Большое торжество.
Но драгоценный камень часто —
Живое существо.
Сердцебиенье и дыханье
Кристалл в себе сберег.
Как и у дерева, у камня
Есть вдоль и поперек!

Сто сорок навыков имея,
Их временно забудь:
Двухцветный оникс для камеи
Укажет верный путь.
Стать мастером разумным скоро —
Твоя святая цель!
Не ведал доброго мотора
Бедняга Пирготель[2]!

Любого камушка сиянье
Использовать изволь:
Актер способный в состоянье
Сыграть любую роль!
И песню сочинит, и басню
Действительный поэт —
И не накладывай напрасно
Сам на себя запрет!

Природа камешков бездонна,
Ярчайший этот мир —
И нет плохого халцедона,
Есть тусклый ювелир!

Законы всех искусств едины,
Специфика строга:
Чти камень в роли господина,
Металл — его слуга!

На берегу Садового кольца
Стоит уютный двухэтажный домик,
К нему подходим, и уже с крыльца
Он нас с Антоном Павлычем знакомит.

Здесь доктор Чехов принимал больных,
Писатель Чехов сочинял страницы —
И гражданин великий их двоих
Соединил, чтоб правде утвердиться.

Достиг он зрелых творческих вершин
И помнил молодости идеалы…
Когда собрался я на Сахалин,
То в домик Чехова зашел сначала.

Сильные направили мечи
Против слабых, обнаживших сабли,—
Дрогнули в сраженье силачи:
Быстро утомились и ослабли.
Саблю изобрел простой кузнец —
Человек, расчетливо практичный,
Понимал он: рыцарям конец,
Станет конница демократичной!

Покорялись туркам-слабакам
Силачи, увенчанные лаврами:
Юнаки отважные Балкан,
Грозные арабы вместе с маврами.
Европейцы — тож не дураки,
Очевидцы рыцарской трагедии
Переняли легкие клинки,
Но ушло на это два столетия!

А Стамбулом правящий султан,
Говорят учебники истории,
Захватить успел десятки стран
Солнечного Средиземномория.
Русь могучей сделалась потом,
Славилась суворовцами храбрыми,
Учинила Турции разгром,
Но разила турок их же саблями!