Вадим Андреев - Стихотворения и поэмы в 2-х томах. Т. II

Негр застыл под большим фонарем.
Белые брюки на негре том.
Брюки выглажены — к доске доска,
Розоватый пиджак, и такая тоска,

И таким одиночеством он окружен
Безысходным — со всех сторон,
Что только слепец, постучав костылем,
Невидящий взгляд остановит на нем.

Дождь кончился. Как будто кислота
Весь берег выжгла пятнами тумана,
И, точно позвонки Левиафана,
Торчат устои длинного моста.

Здесь, в этом мире, все случиться может,
На свалке даже мертвое живет:
Смотри — дивана вспоротый живот
Заржавленный червяк пружины гложет.

Трущоба трущоб.
Не трущоба — гроб!
Кричи — не кричи, —
Как в аду, горячи
Красные кирпичи!

Любишь и все-таки счастью не рад?
Скажешь, что нечем гордиться?
Дни, точно книги, на полке стоят,
Книги с пустыми страницами.
Все — ожиданье: придет, не придет,
Сядет ли в кресло, иль рядом,
Взглянет ли, или глаза отведет,
Чтобы не встретиться взглядами?
Где-то окурок опять подобрал,
— День без куренья несносен, —
Вдруг разминешься, а то бы слетал
В лавочку за папиросами.
Перебираю предметы: вчера
Здесь карандаш положила,
Сдвинула стул и каемку ковра
Туфлей поправила, милая.
Может быть, наши скрестились пути,
Лишь чтоб сказать «до свидания»?

Лучшего счастья тебе не найти,
Лучшего, чем — ожидание.

Нет, не рука — а только тень руки,
Не поцелуй, лишь призрак поцелуя…
Во мне звенит осколочек строки,
И радостью и горечью волнуя.

Несказанные слушая слова,
Пойми, что все реально в нашем мире:
И то, как в пустырях растет трава,
И то, как время властно тянет гири,

И то, мой друг, чему названья нет,
Как лестнице, где сломаны ступени,
Как радости и свету, если свет —
Как знать? — быть может, лишь изнанка тени.

Горбатый снег на куче мусора
И покосившийся фонарь.
Стекающий сквозь щели узкие
По каплям розовый янтарь.

Дымком несет над черной свалкою.
Блестят кошачие глаза.
Голубоватою фиалкою
С ресниц не падает слеза.

Ужели так покочережена
Душа и так оскорблена,
Что только здесь ей жить положено,
Что только здесь она — она?

Да, только здесь, над этим мусором,
Да, только здесь, под фонарем,
Она живет не нашей музыкой,
Незамерзающим огнем.

Он был поставлен немцами — бетонный,
На берегу реки возникший дот, —
Своей судьбой навеки обреченный
Быть стражем русских неродных болот.

Но не его ли ослепил Матросов
В тот роковой для них обоих час,
Когда, свое живое тело бросив,
Он им закрыл его горячий глаз?

Река размыла невысокий берег,
И дот зарылся в илистый песок,
Но все еще многоугольный череп
Пустой глазницей смотрит на восток.

Кудрявый пар встает над теплой речкой,
Сквозь воду чуть просвечивает дно.
Мальчишеское светлое сердечко
Великим нетерпением полно —

Вот здесь, вблизи бетонного причала,
Вчера он взял двенадцать окуней…
Встает заря таинственно и ало
Над черной щеткой острых камышей.

Здесь не один сражался леший,
Здесь партизанил домовой,
Здесь взрывом вырванный орешник
Погиб, встречая смертный бой.

Деревья выпуклою грудью
Здесь преградили путь врагу.
И погибали, точно люди,
Не оставаяся в долгу.

Один, как обожженный идол,
Еще живой дубовый ствол
Стоит. К родному инвалиду
Я осторожно подошел.

Покочереженную ветку
Я дубу бережно пожал,
Я шрама грубую отметку
Погладил и поцеловал.

Из-под ноги вдруг прыснул заяц,
Мелькнул хвостом и был таков —
Среди таинственных мозаик
Сиреневых и желтых мхов.

Зарылся в землю корень голый.
Там, где сновали муравьи,
Уже пророс блестящий желудь
И листья выпустил свои.

Вся просека неудержимо,
Дышала солнцем и весной
И поросль изумрудным дымом
Клубилась низко над землей.

В грамматике досадные пробелы:
Есть суть, но дела нет. Что ж, раскуем
Оковы существительных и делом,
Глаголами на приступ мы пойдем.

Собратствовать, содружествоватъ — радость
Нам собеседовать поможет. Мы
Орудия накормим тем зарядом
Добра, который рвет основы тьмы.

О, целый мир в душе одной поместится,
И, крепко стоя на земле родной,
Без космонавтов будут люди звездиться,
Согражданствуя с высотой!

Недремный воронок нам выхолостил душу.
Он в нас живет, тот подлый страх,
Который, как в пустыне острый ветер, душит
Живую жизнь, вздымая прах.

Ты видишь издали, как возникает пыльный
Летящий змеевидный смерч,
И кажется тебе бессмертной и всесильной
В степи кружащаяся смерть.

Уже почти не человек, — как пестрый ящер,
Ты зарываешься в песок,
И смотрит круглый глаз, от ужаса косящий,
На надвигающийся рок.

Моя душа, моя звезда, моя Психея!
Живая капелька любви!
Не испарись и не исчезни, цепенея,
Переболей, переживи!

Полночь. Индиго и сурик подкрасили воды
Ладожских плесов, излук и затонов
Райские перья летят, и небесные своды —
Ристалище ангелов, птиц и драконов —
В розовом мраке сияют и блещут недремно.

Крепок замок на тяжелых воротах,
Стены, как в небо взлетевшая пропасть, огромны.
Здесь, потускнев, не горит позолота
Иконостасов, покрытых, как нары, соломой,
Здесь для лишенных московской прописки,
Для ненашедших войною спаленного дома —
Вши да тревога крысиного писка.
Здесь, за стеною, бойцы и герои — солдаты,
Тот, кто упал на военной дороге,
Тот, кого звали на подвиг большие плакаты,
Место кому — в монастырском остроге.

Да, высоки небеленые, старые стены.
Только и есть, что смертельная скука,
Мука и горечь последнего, вечного плена…

…Племя безногих… Племя безруких…