Даниил Андреев - Стихотворения и поэмы

О триумфах, иллюминациях, гекатомбах,
Об овациях всенародному палачу,
О погибших
                     и погибающих
                                             в катакомбах
Нержавеющий
                          и незыблемый
                                                    стих ищу.

Не подскажут мне закатившиеся эпохи
Злу всемирному соответствующий размер,
Не помогут —
                          во всеохватывающем
                                                                   вздохе
Ритмом выразить,
                                 величайшую
                                                       из химер.

Ее поступью оглушенному, что мне томный
Тенор ямба с его усадебною тоской?
Я работаю,
                   чтоб улавливали
                                                  потомки
Шаг огромнее
                          и могущественнее,
                                                            чем людской.

Чтобы в грузных, нечеловеческих интервалах
Была тяжесть, как во внутренностях Земли,
Ход чудовищ,
                         необъяснимых
                                                   и небывалых,
Из-под магмы
                          приподнимающихся
                                                              вдали.

За расчерченною, исследованною сферой,
За последнею спондеической крутизной,
Сверх-тяжелые,
                          транс-урановые
                                                        размеры

В мраке медленно
                                 поднимаются
                                                        предо мной.

Опрокидывающий правила, как плутоний,
Зримый будущим поколеньям, как пантеон.
Встань же, грубый,
                                  неотшлифованный,
                                                          многотонный,
Ступенями
                   нагромождаемый
                                                   сверх-пэон!

Не расплавятся твои сумрачные устои,
Не прольются перед кумирами, как елей!
Наши судороги
                          под расплющивающей
                                                                    пятою,
Наши пытки
                      и наши казни
                                                запечатлей!

И свидетельство
                            о склонившемся
                                                          к нашим мукам

Уицраоре, угашающем все огни,
Ты преемникам —
                                  нашим детям —
                            и нашим внукам —
Как чугунная
                         усыпальница,
                                                  сохрани.

Грудь колесом, в литой броне медалей.
Ты защищал? ты строил? – Погляди ж:
Вон – здание на стыке магистралей,
Как стегозавр среди овечек – крыш.

Фасад давящ. Но нежным цветом крема
Гладь грузных стен для глаз услащена,
Чтоб этажи сияли как поэма,
Чтоб мнились шутки за стеклом окна.

Тут Безопасность тверже всех законов,
И циферблат над уличной толпой
Отсчитывает здесь для миллионов
Блаженной жизни график круговой.

И тихо мчится ток многоплеменный,
Дух затаив, – взор книзу, – не стуча, —
Вдоль площади, парадно заклейменной
Прозваньем страшным: в память палача.

             Нет:
Втиснуть нельзя этот стон, этот крик
                                                             В ямб:
             Над
Лицами спящих – негаснущий лик
                                                             Ламп,
             Дрожь
Сонных видений, когда круговой
                                                             Бред
             Пьешь,
Пьешь, задыхаясь, как жгучий настой
                                                             Бед.

             Верь:
Лязгнут запоры… Сквозь рваный поток
                                                             Снов

             Дверь
Настежь – «Фамилия?» – краткий швырок
                                                             Слов, —
             Сверк
Грозной реальности сквозь бредово́й
                                                             Мрак,
             Вверх
С шагом ведомых совпавший сухой
                                                             Шаг,
             Стиск
Рук безоружных чужой груботой
                                                             Рук,
             Визг
Петель – и – чинный, парадный, другой
                                                             Круг.

             Здесь
Пышные лестницы; каждый их марш
                                                             Прям;
             Здесь
Вдоль коридоров – шелка секретарш —
                                                             Дам;
             Здесь
Буком и тисом украшен хитро
                                                             Лифт…
             Здесь
Смолк бы Щедрин, уронил бы перо
                                                             Свифт.

             Дым
Пряно-табачный… улыбочки… стол…
                                                             Труд…
             Дыб
Сумрачной древности ты б не нашел
                                                             Тут:
             Тишь…
Нет притаившихся в холоде ям
                                                             Крыс…
             Лишь
Красные капли по всем ступеням
                                                             Вниз.

             Гроб?
Печь? лазарет?.. – Миг – и начисто стерт
                                                             След,
             Чтоб
Гладкий паркет заливал роковой
                                                             Свет.

Ты осужден. Конец. Национальный рок
Тебя недаром гнал в повапленный острог.
Сгниешь, как падаль, тут. Ни взор, ни крик,
           ни стон
Не проползут, змеясь, на волю сквозь бетон.
Но тем, кто говорит, что ты лишь раб – не верь:
В самом себе найди спасительную дверь!
Сквозь круг безмолвия, как сквозь глухой редут
На берег ветреный ступени приведут.
Там волны вольные, – отчаль же! правь! спеши!
И кто найдет тебя в морях твоей души?

Ночь. – Саркофаг. – Величье. – Холод.
      Огромно лицо крепостных часов:
      Высоко в созвездьях, черные с золотом,
      Они недоступней
      судных весов.

Средь чуткой ночи взвыла метелица,
      Бездомна,
      юродива
      и строга.

На звучные плиты гранита стелются
      Снега,
      снега,
      снега.

Полярные пурги плачут и просятся
      Пропеть надгробный псалом,
      И слышно: Карна проносится
      Над спящим
      вечным
      сном.

Он спит в хрустале, окруженный пламенем,
      Пурпурным, – без перемен, —
      Холодным, неумоляемым —
      Вдоль всех
      четырех
      стен.

Бьет срок в цитадели сумрачной:
      Чуть слышится звон часов,
      Но каждый удар – для умершего —
      Замок.
      Запор.
      Засов.

Что видят очи бесплотные?
      Что слышит скованный дух?
      Свершилось
      бесповоротное:
      Он слеп.
      Нем.
      Глух.

А сбоку, на цыпочках, близятся,
      Подкрадываются, ползут,
      С белогвардейских виселиц
      Идут.
      Ждут.
      Льнут.

Грядут с новостроек времени,
      С цехов, лагерей, казарм —
      Живые обрывки темени,
      Извивы
      народных
      карм.

– Нам всем, безымянным, растраченным,
      Дай ключик! дай письмецо! —
      …Но немы, воском охваченные,
      Уста.
      Черты.
      Лицо.

Лишь орден тихо шевелится —
      Безрадостнейшая из наград,
      Да реквием снежный стелется
      На мраморный
      зиккурат.