Автор неизвестен Европейская старинная литература - Лузитанская лира

Мондего тихий, ясная вода,
Воспоминаний край, для сердца чудный,
Где, ослеплен надеждой безрассудной,
Я шел за ней, но шел я… в никуда.

Я ухожу от милого гнезда,
Но памятью в мой путь глухой и трудный
Я уношу твой берег изумрудный.
Чем дальше ты, тем ближе, — так всегда.

Орга́н души, о родине скорбящий,
Судьба в чужие земли унесет,
К чужим ветрам, в неведомые чащи.

И все ж душа направит свой полет
На крыльях мысли, в прошлое летящей,—
Вновь погрузиться в глубь прозрачных вод.

Воспоминанья горькие, вы снова
Врываетесь в мой опустелый дом.
Я так придавлен, так опутан злом,
Что не надеюсь и не жду иного.

Мне видеть гибель всех надежд не ново,
И, сотни раз обманутый во всем,
Я с примиренным сердцем и умом
Терплю вторженье образов былого.

Терплю и цепи горестной судьбы.
Но пусть в несчастьях век мой горький прожит,
Я милосердья от нее не жду.

Нет больше сил для жизни и борьбы,
Так пусть паду — падением, быть может,
Я от себя страданье отведу.

Над прожитыми днями размышляя,
Свою судьбу предвидел я давно:
Грядущее былым предрешено,
И, значит, горю нет конца и края.

Амур жестокий и Фортуна злая,
Вам это сердце скорбное дано,
Чтобы, пока еще живет оно,
Его терзать и мучить, умерщвляя!

Но пусть любовь, наслышавшись молвы
Про бедствия мои, в преддверье казни
Мне шлет мечты, которые мертвы,

Пусть рок свиреп и полон неприязни —
Пока в душе моей, сеньора, вы,
Смотрю в глаза Фортуне без боязни.

Пускай враждебный рок, моя сеньора,
Закрыл, мой смертный приближая час,
От глаз моих сиянье Ваших глаз,
В котором сердца скорбного опора,—

Моя душа не слышит приговора,
В огне сражений, в море — всякий раз
Она напоминает мне о Вас,
Дабы союз наш кончился не скоро.

Ей не прикажет и всесильный рок!
Пусть голод, холод, бури, вражий ков —
В ней вечно вы пребудете живая,

Чтоб мой дрожащий, хриплый голос мог
Все отогнать — и бури, и врагов,
Одно лишь имя Ваше называя.

Блажен, чья жизнь лишь тем омрачена,
Что он гоним красавицей надменной.
Он все же мнит в надежде неизменной,
Что лучшие настанут времена.

Блажен, кому в разлуке суждена
Лишь боль о прошлом. Он в душе смиренной
Таит лишь страх пред новой переменой,
А боль уж в нем и уж не так страшна.

Блажен и тот, кого грызет досада,
В ком гнев кипит, бушует возмущенье,
И кто не знает, что такое смех.

Но жалок тот, чье сердце было б радо
Любой ценою вымолить прощенье
За те дела, которых имя — грех.

Как лебедь умирающий поет
На зыбкой глади озера лесного,
Когда впервые, скорбно и сурово,
На жизнь глядит уже с иных высот,—

О, если б он часов замедлил ход,
О, если бы расправил крылья снова!
Но славит он конец пути земного,
Освобожденье от земных забот,—

Так я, сеньора, здесь, в пути далеком,
Уже смирясь пред неизбежным роком,
Не в силах жить, берусь за лиру вновь

И снова славлю горькими словами
Мою любовь, обманутую вами,
И вашу изменившую любовь.

Итак, судьбы узнал я благодать!
Лежу в пыли, и мне уж не подняться.
Все изменилось, так чему ж меняться?
Все потерял я, что еще терять?

Расстался с лучшим — значит, с худшим ладь
Жить прожитым я буду впредь пытаться.
Но в мире зла, где злу и не дивятся,
На что и жить, чего от жизни ждать?

Пускай же смерть приходит, торжествуя.
Надежды нет, желаний больше нет.
Так пусть умру, хоть сердцу легче будет.

Ведь от добра уже добра не жду я.
Но средство есть от этих зол и бед,
И за него пусть мир меня не судит.

О, непорочная душа, так рано
Ушедшая от суеты мирской,
Тебе на небе вечный дан покой,
Мне на земле — мучительная рана.

Но если в горних сферах невозбранна
Живая память о любви былой,
Ты вспомнишь взгляд воспламененный мой,
В котором и поныне страсть сохранна.

И если ты услышишь боль мою.
И если ты поймешь, как безутешно
Я, по тебе тоскуя, слезы лью,

Молись, чтоб столь же скоро и поспешно
Соединил нас бог в святом раю,
Сколь рано мы расстались в жизни грешной.

Печали полный радостный рассвет,
Смешавший краски нежности и боли,
Пусть будет людям памятен, доколе
Есть в мире скорбь, а состраданья нет.

Чертившее на небе ясный след,
Лишь солнце соболезновало доле
Двух душ, разъединенных против воли,
Чтобы погибнуть от невзгод и бед.

Лишь солнце видело: обильной данью
Наполнилась могучая река,
Взяв у влюбленных слезы и рыданья.

И слышало: мольба их столь горька,
Что может и огонь смирить, страданья
Уменьшив осужденным на века.

Быть запертым в позорную тюрьму —
Итог моих пороков и гордыни.
Смерть разрубила цепи, но поныне
Прикован я к несчастью моему.

Амур не примет агнца — потому
Я в жертву жизнь принес его святыне.
Судил мне рок скитаться на чужбине
И нищенскую в руки дал суму.

С тех пор, не веря радости обманной,
Считая наслаждение зазорным,
Живу я, крохи малые ценя,

Наученный звездой моей туманной,
Безглазой Смертью, Случаем притворным
Страшиться счастья пуще, чем огня.

Печаль и страсть исчезнут без следа,
Желанья и мечты уйдут в былое,
Мир ни минуты не стоит в покое,
Меняя все, проносятся года.

Изменчива мгновений череда,
Ждешь одного — появится другое,
Но вспоминать о счастье горше вдвое,
Чем о беде, ушедшей навсегда.

Растаял снег, и распустились розы,
Вновь зелен луг, а я не в силах петь:
Не льется песня, льются только слезы.

Все перемены я готов стерпеть,
Но скоро жизнь — страшнее нет угрозы
Изменится, чтоб не меняться впредь.

Как только ночь, сменяя день превратный
Измученного погружает в сон,
Мне душу той показывает он,
Кто мне как сон явилась благодатный.

И я бегу пустыней необъятной
За нею вслед, виденьем ослеплен,
Но призрак, вставший из былых времен,
Уходит прочь дорогой невозвратной.

«Красавица, помедли!» — я кричу,
Но, улыбаясь нежно из тумана,
Она как будто молвит: невозможно.

Ей «Дина», — крикнуть, — «мене» я хочу
И просыпаюсь. Кровь стучит тревожно,
А я лишен и краткого обмана.