Людмила Кулагина - Под сенью осени

Домá людей переживают,
Наполнены родным теплом,
Но ветер дней их выдувает
И превращает память в лом.

Ржавеют все воспоминанья,
Желтеют, сыплется труха,
И, будто в стареньком диване,
Торчат пружины–потроха.

Дома хранят чужие судьбы
И дух ушедших, как погост.
Они стоят, немые судьи,
И новый в них приходит гость.

Мы гости даже на погосте,
На перекрёстке всех путей,
Где карты сýдеб, игр всех кости
Так вплетены в венкѝ людей.

Приют последний – домовина,
Уют сомнительный земли.
Путь в Дом Небесный хоть не длинный,
Но вряд ли все туда вошли.

А дом стоит, и стены помнят
Движенья, óбразы, духѝ…
Уходят призраки из комнат,
Когда проснутся петухи.

Позитивное мышление – не ложь,
А скорее, шага избирательность.
Чтобы не воняло «г», – не трожь
И к дерьму в пути имей внимательность.

Костерком, матерком и махоркой
Так разило от прошлого дня,
Что тоскою вчерашней прогорклой
Достаёт он и нынче меня.

Вот и канули вглубь политéсы[5], –
Почернел мой серебряный век.
Сгибли все в лагерях поэтессы –
Там, где «гордо звучал человек»[6].

Там у жизни такой привкус горький,
Только в песнях всё льётся сироп.
Укатали картавого Горки,
Что плодил столько вдов и сирот.

Не избег там и праведник плахи:
Без разбора картавый палач
Отправлял на Голгофу монахинь,
И детей не смущал его плач.

А его продолжатель усатый
Вдоволь кровушкой Русь напоил.
И, одет в балахон полосатый,
Уриѝл[7] над Россией парѝл.

И кровавое мѝро сочилось
Из святых Материнских очей[8].
Отчего это с нами случилось?
Отчего?! – Или, может, зачем?..

Откуда, откуда такая тоска
И вся неизбывная грусть,
И дýла чернее – печаль у виска:
Так тяжек привычный мне груз.

И зреет рыданье в потёмках души, –
Вчера там мерцал ещё свет.
И чем только эту тоску не глуши,
Исхода и выхода нет.

Всё небо обложено серым сукном:
Не ýзрят луч света глаза.
И дождик свинцовый навис за окном.
И зреет, и зреет слеза…

Суета…, суета…, заморóчки…
Бег на месте, пустые дела,
Всё житейские ямки да кочки.
А дорога куда–то вела…

Путеводной звездой зрело небо,
В синей дымке светились огни,
Звали в путь, где никто ещё не был,
Где цвели, словно радуги, дни.

Но туда не дошли, заблудились
В соснах будней, забот и работ.
Карты неба не всем пригодились:
Смотрим в них, как баран у ворот.

И огни той дороги погасли,
Отмерцали её светляки,
И от истины жизни и счастья,
Как и прежде, мы так далеки…

Завтра жизнь твоя, жди, изменится
И покатится, как по маслицу.
Огорчений в ней будет меньше всё,
Больше ясных дней, чем ненастьица.

Пусть сегодня мрак, завтра – солнышко
Засияет во тьме–беспросветности.
Будто семечко, став подсолнышком,
Очищаются дýши от ветхости.

Посмотри, как земля обновляется,
Песней вешней звенит, светит радостью.
Страх–унынье–печаль обнуляются,
И сияют цветы новых Рáдониц.

Надо только набраться терпения –
Всё по вере нам дастся, изменится.
И распустится цвет в шипах–терниях,
Повернёт лик Фортуна–изменница.

Не тоскуй так душа, не печалуйся,
Всё изменится, всё переменится.
Не ругай свою жизнь и не жалуйся:
Всё на мельницах лет перемелется…

Как вспышка лазуритовая в парке –
Фиалки в малахитовой траве.
Прости, весна, что я твои подарки
Не в сердце сохраняю, – в голове.

Так пасмурно сегодня настроенье,
Что даже лютик солнечный не мил,
Не радует и птах весенних пенье,
И мир апрельский нынче так уныл.

Быть может, память оживила дату
И день тоскливый прошлых похорóн, –
Скорбь по убитому иудой брату,
И чёрный креп кладбищенских ворон.

На трёх могилках там теперь фиалки –
Признание родным в моей любви.
Посмертные подарки наши жáлки,
Но пусть фиалки скрасят мрачный вид

Витой ограды чёрной за крестами:
Здесь куст фиалок – как небесный глаз.
Молюсь, чтоб Ангелами вы на небе стали
И, всё простив, молились тáм за нас…

Весенний ветер душист и свеж,
Как ландыш майский, как взгляд ребёнка.
Судьбы пространства как будто те ж, –
Но дух резвится в них жеребёнком.

Весенний ветер! Черёмух цвет
Небесной манной в ладонь слетает.
Душа, припомнив дыханье лет,
В обманах детства опять витает,

Где праздник вешний: пикник в лесу –
Души с природой соединенье.
Букет черёмух в руках несу,
Дурман вдыхая весны цветенья.

Там папа с мамой, и ясность лиц,
И брат в матроске, и я с букетом.
И крепдешины, как крылья птиц,
Летящих в танце «дриад» – кокеток.

И зелень леса, и птичий рай,
И запах ветра, гармоник пенье…
Я помню, детство, твой чудный край –
Родник свободы и вдохновенья.

Над последним покоем плывут облака.
Светит солнце, желтеют нарциссы.
Пролетают неспешно недели, века
Над крестами, как вешние птицы.

Мимо, мимо, туда, где есть жизнь,
Где страдают, и любят, и плачут.
Где любой, как охотник в сезон, сторожит
Легкокрылую птицу–удачу.

Чтó, дружок, где же сети твои,
Где силкѝ, где желаний тенéта?
Что тебя так смутил сей обители вид,
Где кресты и покой «того света»?..

Здесь нарядная церковь с пригорка глядит,
Приглашая живых помолиться,
Как последняя крепость надежды стоит:
Отчего так грустны ваши лица?

Скоро, скоро отпустит печаль, –
Вы войдёте в небесную радость,
Ничего на земле уже будет не жаль,
Разве тех, с кем навеки расстались.

Не грусти ты, душа, уповай и молись, –
Умились звукам Ангельской песни!
Умирают желанья и страсти, – не жизнь.
А душа – птица Феникс – воскреснет.

Наслаждаясь бездействием тела,
Думу думает ум, не спеша:
Ты куда так рвалась оголтело? –
Чтобы вылететь нáпрочь, душа?

Как объел злой червяк мою розочку,
Так с тех пор–то на ней – ни бутончика,
Ни бутончика, ни цветочечка,
И печаль–тоска меня точит всё.

Отцвела прошлым годом, родимая,
Семь рубинов тогда подарила мне,
Семь рубинов–надежд и семь радостей,
А теперь цвет бумажный лишь Рáдониц.

Ах, судьба, ты моя, ох, судьбинушка…
Под окошком погибла рябинушка,
И остался шиповник с колючками,
Да судьба с выкрутасами–штучками.

Ой, на что мне надеяться в старости? –
За морями мои птицы–радости.
Подари ты хоть, роза, цветочек мне:
Так на счастье надеяться хочется!..

Три года, три гроба, три скорби.
Три бездны печали, три дна…
Верблюдом бреду одногорбым
В барханах пустынного дня.

Мой путь – саксаул и колючки.
Удача варáном мелькнёт,
И вновь свои сети паучьи
Судьба для ловушки мне вьёт.

И снова пастух окликает
Заблудшую в дебрях овцу.
И звон колокольный скликает
К Кресту приобщиться – к Отцу…

Я вас предала, две хрустальные строчки,
Что пели в ночной тишине,
Отдав на забвение липнущей ночке,
И вы не приснитесь уж мне.

А утром придёт запоздалая жалость
(из тени мигнёт празднолюбия бес):
Зачем, слыша строки, в постели лежала
И сон предпочла я подарку небес?..

О чём вы звенели серебряной песней?
Каких откровений лишила ты, лень?
Растаяла весточка пухом небесным,
Осталась от строчек лишь тень:

Как после застолья – пустые бокалы,
Как голый наряд короля,
Как проникновенная нота вокала,
Как гаснущий звон хрусталя…