Юрий Одарченко - Стихотворения

Вот земной, Мариша, рай:
Зайчик, зайчик, убегай!

Но охотник злой стреляет
И зайчишку убивает.

Ах как жаль! Ах как жаль!
Нету права на печаль.

Той дорогой, которой иду,
Я, наверное, в ад попаду.

Но оттуда по шёлковой лесенке,
Напевая весёлые песенки,
Я обратно на землю вернусь
И на крыше в кота воплощусь.

Буду жить я у девочки маленькой
В ее розовой чистенькой спаленке.
Буду нежно мурлыкать опять —
Но о чём, никому не понять.

— Маменька, а маменька! Что, часы сознательны?
«Ха, ха, ха, задал вопрос,
Часовщик часы принес,
Будь ему признательным!»

— А скажи мне маменька: часовщик сознательный?
«Инженер идею дал,
Часовщик часы собрал,
Ах ты, любознательный!»

— Ну, а как же маменька, инженер сознательный?
«Инженер бы сам не смог,
Инженера создал Бог,
И молись Создателю!»

В сердце дрогнули весы,
Чаша долу клонится,
Мальчик смотрит на часы,
Но пока не молится.

Кукушки водятся в часах
На каждом полустанке.
Живут древесницы в лесах,
Но их сажают в банки.
Они поют о светлых днях —
Им верьте иль не верьте…
Страшнее жить в стенных часах
И петь всю жизнь о смерти.

На маятнике стрелок нет,
А циферблат завешен шторой,
Но знаю я, что скоро, скоро
Свой нерешительный ответ
Я дам за много, много лет.
Тик-так, тик-так… Так это мерно,
Так безразличны тень и свет,
Что, может быть, почти наверно,
Тик-так и будет мой ответ…
Теперь, сегодня, скоро, скоро,
Когда мой маленький портрет
Завесит ангел чёрной шторой.

Из всех игрушек — лучшая волчок!
Он вертится вокруг оси своей,
Он песенку поет про лебедей.
Закрой глаза и слышится ручей
Среди водой обточенных камней.

Кругом трава, цветы, лесок —
Всё это — маленький волчок.

Он вертится вокруг оси своей.
Он песенку поёт про Бога и людей,
Поёт об ангелах с крылами лебедей,
О розах и о радости детей.

Про красный, ослепительный цветок
Рассказывает маленький волчок.

Он вертится вокруг своей оси.
Ах, помощи у Бога не проси.
Нет ангелов с крылами лебедей,
И затихает сладостно ручей…

Последний вздох, последний срок
И умер маленький волчок.

— Здравствуй, Стеша, как дела?
Говорят, ты родила?
«Васенька, Васенька, родила».
— Родила — так родила.
Как же сына назвала?
«Васенькой, Васенькой назвала».
— Где же, Стеша, мальчик твой,
Говорят, он был больной?
«Васенька, Васенька был больной».

Шантаж чудесное словечко
(Из Франции занесено),
Способно погубить оно
В стадах белейшую овечку.
Какая власть дана словечку!
Из человека в человечка
Любого превратит оно.
Ему пред совестью дано
Гореть как пред иконой свечка.
Необычайное словечко!

В небе нежно-голубом
Над сияющим крестом
Вьется галок стая.

На предельной высоте
Разместилась на кресте
Черных галок стая.

Старушонка проходя,
В небо чистое глядя,
Сосчитала галок:

На предельной высоте
Разместилось на кресте
Тридцать девять галок.

На Красной площади, на плахе
Сидит весёлый воробей,
И видит, как прохожий, в страхе,
Снимает шапку перед ней.

Как дико крестится старуха,
Глазами в сторону кося,
Как почесал за левым ухом
Злодей, добычу унося.

И с высоты своей взирая
На этих суетных людей,
Щебечет, солнце прославляя,
На плахе сидя, воробей.

Прелесть, прелесть, тайна в ней,
Прелесть в лёте голубей,
В раздвоённом жале змей,
Прелесть в жалобе людей.

Ты, великий Бог, внемли
Тихой жалобе земли.
Тонут, тонут корабли,
Те, что в море отошли.

А в оставшихся давно
Крысы съели все зерно,
Сгнило крашеное дно.
Где погибнуть? — Всё равно.

Прелесть, прелесть, тайна в ней,
Прелесть в лёте голубей,
В раздвоённом жале змей,
Прелесть в гибели людей.

Как прекрасны слова:
Листопад, листопад, листопады!
Сколько рифм на слова:
Водопад, водопад, водопады!
Я расставлю слова
В наилучшем и строгом порядке
Это будут слова,
От которых бегут без оглядки.

Марк Шагал шагал по небу —
В небе млечный путь.
Только чёрту на потребу
Творческая жуть.

Пьют поэты четверть века,
Чётки шевеля.
Носит бремя человека
Скорбная земля.

Дайте крови, дайте хлеба,
Вечной жизни плод.
Строгий ангел путь на небо
Зорко стережёт.

За чугунными вратами
Райский сад растёт,
В нем кровавыми слезами
Дерево цветёт.

Дайте денег, дайте хлеба,
Дайте отдохнуть!..
Зашагал Шагал по небу
Прямо в млечный путь.

Прасковья, Паша, Пашенька!
Живет в высокой башенке.
Вокруг летают голуби
В глубокой синей проруби,
На самой вышке башенки
Скворец поет для Пашеньки,
А в небе облака
Белее молока.

Прасковья, Паша, Пашенька!
Под башней пашут пашенку,
Помахивая хвостиком,
Два очень смирных ослика.
На этой черной пашенке
Взойдут хлеба для Пашеньки.
А сеет те хлеба
Злодей Али-Баба.

Али, Али-Бабашенька!
Не тронь ты нашу Пашеньку.
Над ней в небесной проруби
Белее снега голуби.
Скворец на вышке башенки
Поет о счастьи Пашеньки.
Но скисли облака —
Они из молока!

В рай со свечкой не дойти,
Правды в мире не найти…
Тает свечечка в руке.
Нет ли правды в кабаке?
Здесь сиди да выпивай,
Поднимайся к правде в рай…
Нет ее и в кабаке!
Где ж она? — На чердаке.
Забирается чудак
Выше рая, на чердак.
Воск течет и с треском тает,
Пламя пальцы обжигает.
Ах, зачем так горяча
Кем-то данная свеча.
С нами Бог! — Со мной и с вами.
Озаряет нежно пламя:
Как в углу на чердаке
На тончайшем ремешке…
Свет погас. Теперь ни зги…
— Пашенька, Пашенька, помоги!

На волне гребешок — значит женщина утонула.
Черепаховый гребешок.
Почему он не тонет?
На волне гребешок… Ну, зачем утонула?..
Просто купалась, а гребешок из волос скользнул.
Ах, нет, лежала у берега,
Следила за чайками
И оставила гребешок.
Что на пляже кричат?
И как много народа…
«Пашенька, Пашенька утонула!»
На волне гребешок — значит, женщина утонула.

А ты, Ванюша,
Поди зарежь чёрного петушка.
— Да с какой же стати?
Петушок по утрам поёт.
Да чтоб его слушать
Надо живым быть,
А чтоб живым быть
Надо кушать.
Зарезал Ванюша петушка.
Вот все живы, сидят и слушают,
Как курочка кудахчет,
О петушке своем плачет.

Я себя в твореньи перерос
И творца творенье пожирает,
Кем-то в детстве заданный вопрос
Каплей йоду душу прожигает.
Куст каких-то ядовитых роз
Я взрастил поэзии на смену.
Мир земной, ведь это море слёз…
А вот пьяным море по колено.

Я на старых заезженных клячах
Возвращаюсь в зелёную даль,
Ведь, теперь в пригородных дачах,
Наверно, расцвел миндаль.

И у вишни, на пальчиках тонких,
Ноготок уже розовым стал,
И овёс непослушным ребенком
В лес зелёной тропой убежал.

Солнце искрами радости блещет
Сквозь решётку весенних ветвей.
Зимний лист на осине трепещет,
Продержавшись всю зиму на ней.

Жёлтый, смятый в седой паутине,
Искупает чужую вину,
Но висит на весенней осине,
Значит тоже встречает весну.

В бистро французской деревушки
Смотрю в стеклянную дыру.
Слежу как бродят две телушки
По изумрудному ковру.

Душа уснула в мудром теле,
Мне ум совсем ни для чего.
Что надо мне на самом деле?
По совести — да ничего.

Слились кошмары Скотланд-Ярда
С журчанием осенних струй;
И всплеск шара на дне бильярда
Похож на детский поцелуй.

Все звёзды созданы для маленькой земли,
Сплетаются в созвездия они,
И с неба падают — для маленькой земли.
Лишь только для того, чтоб малое дитя,
С душою чистой, на небо глядя,
Могло сказать: как это хорошо!
Уже во сне: как это хорошо!

На позолоченной площадке
На небе в царствии седьмом
Сидит на рыженькой лошадке
Вся в розовом и голубом.

Над ней плывет зари багрянец
В еще не замкнутом кольце,
И абрикосовый румянец
Горит на девственном лице.

Она давно уже с площадки
Мне знаки подает рукой
И обещает на лошадке
За мною прискакать весной.

Я съел во сне пирог с отравой
В гостях у бабушки Яги,
И с детства лучшею забавой
Считал гигантские шаги.

Но вот теперь хочу умерить
На полпути безумный шаг,
Остановиться и проверить
Подобный молнии зигзаг.

Я упираюсь — нету силы —
Несут гигантские шаги!
И вижу на краю могилы
Лицо смеющейся Яги.

Стучит машина без отказу,
Струится солнце на листы.
Легко диктует строгий разум
Итоги страшной пустоты:

Она ушла иль умерла,
Ведь это безразлично…
Как прежде комната светла,
А горе безгранично.

Остался в комнате один ты,
А за окном стоят, в горшках,
Трагические гиацинты
В чуть розоватых завитках.

Печаль, печаль, которой нет названья:
Печаль сознанья красоты —
Безмолвное очарованье
Земной несбыточной мечты.

Есть в той печали смысл глубокий
И в нем потусторонний миг,
Когда ты слышишь зов далёкий,
Летящий из миров иных.

Божественное обещанье
Бессмертия в нем слышишь ты.
И нет тоске твоей названья
Перед сознаньем красоты.