Василе Александри - Александри В. Стихотворения. Эминеску М. Стихотворения. Кошбук Д. Стихотворения. Караджале И.-Л. Потерянное письмо. Рассказы. Славич И. Счастливая мельница

В золотые дни румынских дорогих душе творений
Погружаюсь я, как в море безмятежных сновидений.
И вокруг меня как будто бродит нежная весна;
Словно яркой звездной ночи зачарован я картиной:
Днем — сияющим в три солнца, рощей — с трелью соловьиной,
С родником глубоких мыслей, с песнью, вольной, как волна.

Вижу тех, кто мед сотовый превращал в слова и звуки;
Цикиндял[18] велеречивый, Мумуляну[19] — голос муки,
Прале[20] — странная натура, тихий грустный Даниил[21],
Вэкэреску[22], певший юность и огонь любви весенней,
Кантемир[23] — защитник страстный разума и просвещенья,
Бельдиман[24], кто о сраженьях зычным голосом трубил.

Лира нежная — Сихляну[25], Донич[26] с мудрыми строками,
Кто за длинными ушами, за ветвистыми рогами
Прятал истину, животных смелой мыслью наделив.
Где же вол его разумный, где же дипломат-лисица?
Все ушли в тот край, откуда им назад не возвратиться,
С ними Панн[27], Пепели крестник, как пословица, сметлив.

Элиад[28], что из пророчеств, дивных снов, седых сказаний,
Древних вымыслов библейских свил клубок своих созданий,
Где из мифов смотрит правда, сфинкс глубокий смысл таит.
Он — утес средь гроз и бури, каждый миг готовый к схватке:
И теперь пред взором мира неразгаданной загадкой,
Тучам ересей не сдавшись, величаво он стоит.

Боллиак[29] писал, как жили в угнетенье крепостные,
Кырлова[30] сзывал отважных под штандарты боевые.
А теперь он привиденья кличет из веков глубин.
И, как Байрон, перенесший ветры странствий и страданий,
Задувал Александреску[31] пламя вечных упований,
Посчитав, что вечность — то же, что печальный год один.

Точно лебедь, умирает дева бледная на ложе,
Та, кто юному поэту всех милей и всех дороже;
Дни весны так были кратки, нынче смерть — ее удел.
Смотрит юноша на деву, горьких слез потоки льются,
А в душе, печали полной, звуки лиры раздаются:
Так свою Болинтиняну[32] песню первую пропел.

Грозный голос Мурешану[33], как булат, крушит оковы,
Руки, тверже, чем железо, струны разорвать готовы,
Воскресить он может камень, как мифический поэт.
Знает он про гор печали, елям судьбы прорицает
И в нужде богаче многих, точно светоч, угасает,
Времени пророк бесценный, жрец, воспевший наш расцвет.

А Негруцци[34] пыль стирает с летописей пожелтевших,
Где мирянина рукою на страницах отсыревших
Древних княжеских династий перечислены дела,
В краску дней давно минувших он перо макает смело,
Потускневшие полотна оживляя им умело —
В них князьям — тиранам хитрым — лишь презренье и хула.

И поэзии властитель, вечно юный и счастливый,
Что на листике играет, на свирели шаловливой,
Что смешит веселой басней — радостный Александри.
Нанизав на белокурый луч звезды блестящий жемчуг.
То он слушает сказанья, что ему столетья шепчут,
То сквозь слезы засмеется, посвящая песнь Дридри.

Или думает о деве, белокрылой, полной ласки,
У нее глаза, как будто две таинственные сказки,
На устах цветет улыбка, голос — пенья птиц нежней.
Как царицу, к золотому он ее подводит трону,
На чело ей надевает из лучистых звезд корону
И «Мечту поэта» пишет, воспылав любовью к ней.

Или, дойну вдруг услышав горских храбрецов удалых,
Грезит он о быстрых реках, о высоких древних скалах,
О старинных ожерельях укреплений на холмах,
Снова нам напоминает дни, когда рассеял тучи
Над страной Штефан Великий[35], королевский зубр могучий
Будит грусть о крае предков, об отважных их делах.
…………………………………………………………………
Ну, а мы? Мы, эпигоны?.. Чувств холодная усталость,
Мелочь дел, пороков бездна, в сердце — непогодь и старость
На лице веселья маски, а в душе — всевластье тьмы.
Бог наш — тень, отчизна — фраза, легкомысленны дерзанья,
Все в нас видимость одна лишь, яркий блеск без содержанья;
С твердой верой вы творили, ни во что не верим мы!

Потому-то слово ваше так чарующе и свято,
Что на нем печать раздумий, что оно из сердца взято.
Не стареют вместе с вами ваши юные сердца.
Словно времени машина вдруг обратно повернулась —
С вами будущее скрылось, с нами прошлое вернулось,
Все в нас пусто и бесплодно, все фальшиво до конца.

Вы взмывали в поднебесье, мы едва-едва летаем,
Море волнами мы мажем, небо звездами латаем,
Ибо море наше скудно, небо серо и темно.
Выше всех вы возносились в мыслях гордых и прекрасных,
На священных крыльях плавно среди звезд парили ясных,
И, как звездам, свет чудесный вам оставить суждено.

Мудрость с царственной улыбкой вас в раздумьях посещала,
Золотой своей лампадой вам дорогу освещала,
Пьедестал ваш усыпала лепестками ярких роз.
Ваши души — херувимы, ваше сердце — это лира,
Что встречает песнью нежной дуновение зефира,
Ваши взоры созидают мир из образов и грез.

Мы? Пронзительные взгляды, что в глубины не проникли,
Что в картинах лгут, что чувства симулировать привыкли,
Смотрим холодно на ближних, вас тревожим без нужды.
Все условность. Завтра правдой станет то, что нынче ложно,
Вам в борьбе достигнуть цели оказалось невозможно —
Вы о днях златых мечтали в мире горя и вражды.

«Смерть ступает вслед за жизнью, жизнь ступает вслед за смертью».
Этим вечным содержаньем мир опутан, точно сетью.
Люди делают икону из того, кто слаб и глуп.
То, что ничего не значит, важным смыслом наделяют,
По бесчисленным системам мысль свою распределяют,
В поэтические ткани облачают голый труп.

Что такое мысли наши? Хитроумное сплетенье
Из вещей, что нет на свете, книга горя и смятенья.
Кто ее распутать хочет, лишь запутает совсем.
А поэзия святая? Бледный ангел с чистым взглядом,
Жалкий прах, едва прикрытый пышным пурпурным нарядом,
Смесь икон и сладострастья, тень несбывшихся поэм.

Так прощайте же, святые, мой поклон вам, фантазерам,
Что в волнах искали песни, управляли звездным хором,
Из пустой и грязной жизни исторгали нежный звон,
Мы же в прах все превращаем, наше тело, наши муки.
Гении, глупцы, величье, низость, свет, душа и звуки —
Все лишь тлен. Таков, как есть он, — этот мир. А мы — как он.

Свечой поминальной над мокрой могилой,
Протяжным гудением меди унылой,
Мечтою, в печаль окунувшей крыла, —
Такой ты за грань бытия перешла.

Тогда было небо, как луг среди лета,
Где млечные реки, соцветья из света,
Где в тучи, как в черно-седые чертоги,
Заходит царица-луна по дороге.

Душа твоя, вижу, раскинула крылья,
Серебряной тенью, сверкающей пылью
Взбираясь по облачной лестнице к цели
Сквозь ливень лучей, среди звездной метели.

И луч поднимает тебя в поднебесье,
И песня уносит к туманной завесе,
Когда колдовские жужжат веретёна
И высь золотят над водой серебреной.

Я вижу, как дух твой несется в пространстве.
Смотрю я на прах твой в последнем убранстве,
Смотрю на улыбку, что будто живая,
И я вопрошаю, недоумевая:

«Зачем умерла ты, о ангел небесный?
Иль ты не была молодой и прелестной?
Зачем ты пустилась в неведомый путь?
Зачем? Чтоб звезду голубую задуть?

Но, может быть, есть там дворцы золотые,
Где звезды уложены в своды крутые,
Где реки огня с золотыми мостами
И берег поющими устлан цветами,

И в дальних пределах, царевна святая,
Витаешь ты пряди-лучи расплетая,
Лазурной одеждой сияя во мгле,
С лавровым венком на бескровном челе?

О, смерть — это хаос, созвездий пучина,
А жизнь — дерзновенных терзаний трясина.
О, смерть — это вечность, чей лик осиян,
А жизнь — опостылевшей сказки обман.

Но, может быть… Мозг мой страдания сушат,
В нем злобные мысли все доброе душат…
Вот падают звезды и меркнут светила —
И кажется мне: все ничто, все застыло.

Расколется небо — и небытия
Надвинется ночь… И воочию я
Увижу, как в бездне, во тьме бесконечной
Миры пожираются смертию вечной.

О, если так будет, — ты смолкнешь навеки,
Уже не поднимутся нежные веки,
Уже не согреться устам ледяным —
И ангел был прахом, лишь прахом земным!

На гроб твой, о дивное, бренное тело,
Склоняюсь я лирою осиротелой —
Не плачу, а радуюсь я, что нетленный
Луч света из мрачного вырвался плена.

Кто знает, что лучше — не быть или быть?
Ведь то, чего нет, невозможно сгубить,
Оно не страдает, не чувствует боли,
А боли так много в подлунной юдоли!

Быть? Злое безумье, слепые порывы…
И уши нам лгут, и глаза наши лживы.
Меняет ученья веков суета,
Уж лучше ничто, чем пустая мечта.

За призраком гонится призрак упрямый,
Покамест не рухнут в могильные ямы.
Не знаю, что с мыслями делать своими:
Проклясть? Пожалеть? Посмеяться над ними?

Зачем? Разве все не безумно? Обманно?
Ты — ангел, а с жизнью рассталась так рано.
Так есть ли в ней смысл? Ты, как солнце, светла…
О, разве, чтоб так умереть, ты жила?
А если он есть — он безверья бесплодней,
И нет на челе твоем меты господней».