Василе Александри - Александри В. Стихотворения. Эминеску М. Стихотворения. Кошбук Д. Стихотворения. Караджале И.-Л. Потерянное письмо. Рассказы. Славич И. Счастливая мельница

Когда все расцветает и все вокруг ликует,
Когда все веселятся и светел ясный день,
Одно уныло сердце, страдает и тоскует
И рвется к дальним нивам родимых деревень.

Мое тоскует сердце в невыносимой боли,
Душа поет, страдая, исхода нет тоске,
Измученное сердце томится как в неволе,
Душа изнемогает в скитаньях, вдалеке.

Родимую долину хочу увидеть снова,
Услышать плеск хрустальный прозрачного ручья,
Бродить по лабиринту средь сумрака лесного,
Увидеть все, что в детстве любил так нежно я.

Хотел бы я, как прежде, в долине той укромной
Крестьянские хатенки приветствовать опять
И снова приобщиться к их жизни мирной, скромной,
Их радости простые и горести встречать.

Хотел бы я построить среди родной долины
Такой же деревенский уютный, тихий дом,
Я из окна смотрел бы на дальние вершины,
Где тучи громоздятся и громыхает гром.

Хотел бы я увидеть в цветах родное поле,
Что для меня соткало дни счастья и любви,
И слышало мой голос мальчишеский на воле,
И видело все игры, все шалости мои.

Там средь родного поля журчащей речки ропот,
Там певчих птиц концерты в лесной глухой тиши,
Ритмичный шелест листьев, как чей-то нежный шепот,
Будили томный отклик в мечтах моей души.

Да, был бы я счастливым, когда бы очутился
На родине любимой, к родной земле припал
И пламенною мыслью, как в юности, стремился
Осуществлять мечтаний высокий идеал.

И даже смерть, чей облик и страшное явленье
Пугает всех живущих, как воплощенье зла,
Меня б там усыпила легко, как сновиденье,
И к облакам и тучам в мечтах перенесла!

Над Трансильванией многострадальной,[16]
В рабство попавшей, — месяц печальный.

Глянуть на бедную месяцу стыдно,
Спрятался в тучах, чтоб не было видно.

Хория гордо сидит на вершине,
Как на коне, на седом исполине.

А погребенные в тучах Карпаты
Мысль в громовые влагают раскаты.

— Сердцем велик я, — гром громыхает, —
Только душа его больше вмещает.

Слышится голос горы-великана:
Стал он владыкою горного стана.

— Тысячи лет я стою, величава,
Будет его долголетнее слава.

Вышла луна из-за туч, как царица…
Хории лоб под луной серебрится,

Словно венцом он увенчан прекрасным;
Свет отливает то желтым, то красным…

Кружат орлы над вождем яснолицым:
Зевсом он кажется царственным птицам.

В полночь, в сиянье лучистого нимба,
Мечущим молнии сверху, с Олимпа.

Чтоб изошли вы желчью, пишу вам эти строки!
Вас, жалкие ублюдки, погрязшие в пороке,
Клянет мое перо.
Пусть, как клеймят скотину железом раскаленным,
Разящий гнев мой выжжет стихом окровавленным
На вашем лбу тавро.

Хоть голос лиры гордой не будет понят вами,
Хотя ваш мозг отравлен позорными страстями
И яд у вас в крови,
Хотя давно лишились вы совести и воли,
Ваш ум убит развратом, утоплен в алкоголе,
И чужды вы любви, —

О, если бы от гнева, как жаркий ключ играя,
В склерозных ваших венах вскипела кровь живая,
Пускай на краткий миг!
Ужель пророк отступит пред насурьмленным фатом,
Перед юнцом бескровным, что истощен развратом
И смолоду — старик?

Живые трупы! Что вас увлечь на подвиг может?
Какая мысль иль чувство иссякший дух встревожит,
Какой порыв добра?
Ваш подвиг лишь в разгуле, лишь в том, что вы сумели
Разбить бутылок сотню, пробушевать в борделе
С полночи до утра.

Вот вы, дыша зловоньем, лежите, как в могиле.
На ложе вашей жизни, что сами осквернили,
Растленны и грязны.
Вы пали ниц покорной, запуганной толпою
Пред шайкою, что правит и жизнью и судьбою
Униженной страны.

Восстаньте! Реют стяги. Овеянные славой.
Встают былые годы когортой величавой,
Воскресший Рим идет.[17]
То, факелы подъемля, богоподобен ликом,
На светлый путь вступает в веселии великом
Властительный народ.

Восстаньте! Над вселенной поет труба свободы.
Ее могучий голос гремит, будя народы, —
Так лев рычит во мгле.
Земля — для всех! Свободны все существа живые!
Свобода! Справедливость! То не слова пустые, —
Мы зрим их на земле.

Летите в пляску смерти, там спор решат мечами!
Пусть ветер понесет вас, как он несет ночами
Вас в танцевальный зал.
Стремитесь, точно волны, смыкаясь в легионы.
Сметайте все преграды, как молнией рожденный
Огня лесного шквал.

Смотрите — пепел ожил, времен разбилась урна,
Звучат былые клики воинственно и бурно, —
То Рим заговорил.
Мужей великих тени встают, готовы к бою,
Траян и Юлий Цезарь с увенчанной главою
Выходят из могил.

Разбились цепи рабства, ломаются короны.
Час пробил! В море гнева и скипетры и троны
Безудержно летят.
Прозревшие народы встают, от сна воспрянув,
И смрадные душонки низвергнутых тиранов
Встречает воем ад.

Нет! Только меди грохот ваш сон тупой развеет.
Поэта голос гневный — увы! — не разогреет
Чувств, обращенных в лед.
Ни долг перед отчизной не увлечет вас к бою,
Ни дева Добродетель с распущенной косою
Огнем вас не зажжет.

И в сердце молодежи, где все мертво и смрадно,
Я, словно коршун, падаль высматриваю жадно,
Спеша пожрать ее.
Я птица, что в полете заоблачном подбита,
Утес в венце из молний, что в высоту зенита
Вознес чело свое.

Так полно! Не клянитесь, что ваши чувства живы,
Что таинству не нужен его покров стыдливый,
Его святой покров.
Молчите! Ваше слово — как плач в веселье пира,
Как хищной птицы голос, поющий песню мира,
Как смех среди гробов.

Взглянешь в зеркало морское —
В нем видны
Берег, небо золотое,
Серп луны.
Вслед бегущим волнам стоны
Шлет Эол;
В камышах шуршащих — звоны
Баркаролл.

Если б ты вдруг очутился
Там, на дне,
Если б в горькой заблудился
Глубине,
В этой бездне, жадно ждущей,
Наконец
Ты постиг бы, что живущий
Ты — мертвец.

Бледных уст моих улыбки
Видишь ты,
А в очах ты видишь зыбкий
Мир мечты.
Теплый ветер, с водной шири
Прилетев,
Отдает печальной лире
Свой напев.

Если в душу мне, как в море,
Бросишь взгляд,
Океан увидишь горя,
Черный ад,
И поймешь, что груз тяжелый —
Жизнь моя.
Смерть в душе и смех веселый —
Это я.

Идеал, навек погибший в бездне сгинувшего мира,
Мира, мыслившего песней, говорившего в стихах,
О, тебя я вижу, слышу, мысль твоя звучит, как лира,
И поет она о небе, рае, звездах и богах.

О Венера, мрамор теплый, очи, блещущие тайной,
Руки нежные — их создал юный царственный поэт.
Ты была обожествленьем красоты необычайной,
Красоты, что и сегодня излучает яркий свет.

Рафаэль, в мечтах паривший над луной и облаками,
Тот, кто сердцем возносился к нескончаемой весне,
На тебя взглянув, увидел светлый рай с его садами
И тебя средь херувимов в запредельной тишине.

На пустом холсте художник создал лик богини света,
В звездном венчике с улыбкой девственной и неземной,
Дивный лик, сиянья полный, херувим и дева эта,
Дева — ангелов прообраз лучезарною красой;

Так и я, плененный ночью волшебства и вдохновенья,
Превратил твой лик бездушный, твой жестокий злобный лик,
В образ ангелоподобный, в ласку светлого мгновенья,
Чтобы в жизни опустелой счастья нежный луч возник.

Опьяненью предаваясь, ты больной и бледной стала,
От укусов злых порока рот поблек и посинел,
Но набросил на блудницу я искусства покрывало,
И мгновенно тусклый образ, как безгрешный, заблестел.

Отдал я тебе богатство — луч, струящий свет волшебный
Вкруг чела непостижимой херувимской красоты,
Превратил в святую беса, пьяный хохот — в гимн хвалебный,
И уже не взглядом наглым — звездным оком смотришь ты.

Но теперь покров спадает, от мечтаний пробуждая,
Разбудил меня, о демон, губ твоих смертельный лед.
Я гляжу на облик страшный, и любовь моя простая
Учит мудро равнодушью и к презрению зовет.

Ты бесстыдная вакханка, ты коварно завладела
Миртом свежим и душистым осиянного венца
Девы, благостно прекрасной, чистой и душой и телом,
А сама ты — сладострастье, исступленье без конца.

Рафаэль когда-то создал лик Мадонны вдохновенной,
На венце которой вечно звезды яркие горят, —
Так и я обожествляю образ женщины презренной,
Сердце чье — мертвящий холод, а душа — палящий яд.

О дитя мое, ты плачешь с горькой нежностью во взоре —
Это сердце можешь снова ты заставить полюбить.
Я гляжу в глаза большие и бездонные, как море,
Руки я твои целую и молю меня простить.

Вытри слезы! Обвиненье тяжким и напрасным было.
Если даже ты и демон, обесславленный молвой,
То любовь тебя в святую, в ангела преобразила.
Я люблю тебя, мой демон с белокурой головой.