Роберт Фрост - Неизбранная дорога

Мальчишка, щеголяя интеллектом,
Двух обезьянок удивить пытался
Блестящим зажигательным стеклом.
В чем суть его, они не понимали
И не могли бы никогда понять.
Как ты им объяснишь, что это линза
Для собиранья солнечных лучей?
И он им показал ее в работе.
Он сделал солнце точкой на носах
Обеих обезьян поочередно,
И в их глазах проснулось изумленье,
Которое морганьем не прогонишь.
Они стояли, обхватив решетку,
Встревоженные за свою судьбу.
Одна задумчиво коснулась носа
Рукой, как будто силясь что-то вспомнить,
А может, мыслями витая где-то
За миллионы лет от пониманья, -
Ей пальцы больно обожгло лучом.
Известное еще раз подтвердилось
Психологическим экспериментом,
Который исчерпался бы на этом,
Когда бы интеллект не проявлялся
Так долго и так близко от решетки.
Внезапный взмах руки, рывок - и лупа
Уже принадлежала обезьянкам.
Они поспешно отошли в глубь клетки
И занялись исследованьем лупы,
Не приближаясь, впрочем, к сути дела:
Кусали, ждали, что проступит сок,
И, оторвав оправу вместе с ручкой,
Оставили бесплодное занятье.
Зарыв стекло в соломенной подстилке,
Они, гонимые тюремной скукой,
К решетке по привычке подошли,
Самим себе ответив на вопрос:

Не важно, что мы знаем, что не знаем.
Пусть обезьянам непонятна лупа,
Пусть обезьянам солнце непонятно!
Находчивость важнее пониманья.

Туча сгущалась в ночи штормовой,
Свежестью вея и дождь предвещая.
Есть ли еще над моей головой
Тучей не скрытая мета ночная?

Редкие звезды - и двух не найти,
Чтоб о созвездье по ним догадаться,
Или одной, но надежной. Пути
Не разбирая, я стал продвигаться.

Где я на Небе? Но туча, молчи,
Не открывай мне, рассеясь, просвета.
Я безвозвратно потерян в ночи -
Дай претерпеть мне затерянность эту.

Снег с неба - с ночью наперегонки, -
И прошлое как поле у реки:
Как будто все схоронено под снегом,
Лишь кое-где желтеют колоски.

Леса вокруг не ведают утрат.
Животные и люди в норах спят.
За жизнь я зацепиться забываю,
Невольным одиночеством объят.

И это одиночество нейдет
На убыль, а скорей наоборот -
Так сумеречны белые просторы,
Что ничего не знаешь наперед.

Поэтому пугаете напрасно
Тем, что миры безмерны и безгласны
И небеса мертвы. Здесь, за дверьми,
Пространства столь же пусты и ужасны.

Пусть листья дерева добры,
И крепки ствол и слой коры,
Но если корень нездоров -
Не жди цветов, не жди плодов.

А я из тех, кому не надо
Цветов, плодов и ягод сада.
Кора тверда будь, листья гладки -
И значит, дерево в порядке.

Иной колосс лесной цветет
Так мелко, что тоска берет.
Зацвел мой папоротник поздно -
Ползет лишайник тенью грозной.

Цветы иль листья - что милей? -
Весь век пытал я у людей.
С ответом сам спешил помочь я:
Мол, днем цветы, а листья ночью.

Кора и листья, ствол. К нему
Спиною встань и слушай тьму.
Я рвал когда-то лепестки,
Но листья - знак моей тоски.

Весь день по листьям я ступал - осенний,
непогожий.
Бог знает, сколько их втоптал, вдавил в сырое
ложе.
Усталость, ярость или страх вели меня, не знаю.
И прошлогодние сминал, топча, наверняка я.

Все лето были надо мной, манили вышиною.
А завершили путь земной под топчущей пятою.
Все лето в шелесте листвы угрозы трепетали.
И листья пали и меня, пример подав, позвали.

Шептались с беженкой-душой, как
с собственной сестрицей.
Касались век, касались губ, прося не загоститься.
Но, листопад, с тобой не в лад, я не стремлюсь
к побегу.
Снег наметет и в этот год - и я пойду по снегу.

Расщедрись, коротышка,
На добрый камнепад!
Последняя лавина
Была сто лет назад!

Низка твоя вершина,
Широк пологий дол.
И камешка не сбросишь,
Гора, себе в подол.

Но только скажешь это,
Как в крышу - страшный стук,
И в окнах нету стекол,
И всех объял испуг.

Но прежде, чем успели
Схватиться за ключи,
Ударили в округе
Холодные ключи.

И некому смеяться
Над старою горой. -
А ей не жаль вершины,
Чтоб дол расширить свой.

Горе знало: само виной.
Счастье мнило: во мне вопрос.
Он же - с каждою стороной
Соглашался, но не всерьез.

Ведь единственно виноват
В том, что волосы замело,
Нескончаемый снегопад. -
С юных дней так оно пошло.

Но не сразу же стал он сед!
В мрачной темени, в тишине,
Черной ночи кончался цвет,
Уступал снежной белизне...

Горе знало: само виной.
Счастье мнило: во мне вопрос.
Не они, о нет, - вороной
Взяли-выкрали цвет волос.

Была ночная морось; ливень сник,
Но должен был начаться через миг.
Луна, едва видна во мгле сырой,
Над конусообразною горой
Двойным лучом описывала круг,
Как циркулем. А та, из лунных рук
Выскальзывая, к ним тянулась все ж...
Так в две руки овал лица берешь...

Стоим по всей земле,
Повсюду и везде, -
Стоим спиной к земле,
Стоим лицом к воде.

Стоим, глядим туда,
Где не видать ни зги -
Лишь ближние суда
И чаячьи круги.

Здесь пена по камням,
А там по скалам бьет.
Стоим по берегам,
Глядим в бескрайность вод.

Нам в даль не заглянуть
И глуби не познать, -
Но с места не шагнуть
И глаз не оторвать.

Я на цветке увидел паука.
Он мотылька, бугрист и тучен, мял.
Как шелковый лоскут, податлив, мал,
Тот умирал... И смерть (таясь пока)
Вошла уже и в чашечку цветка,
Который - как от порчи - увядал.
Паук, цветок - и смертный миг настал,
И тщетно бьются крылья мотылька.

Тогда к чему же белизна цветка
И синь его? К чему тогда крыло?
Раз высота для паука легка -
И мотылек пропал наверняка,
То на какой расчет пустилось Зло,
Коль есть расчет и там, где все мало.

Вела малютка-птица при луне
Напев неугомонный в полусне.
То ль потому, что он не умолкал
И не с великой высоты звучал,
То ль потому, что тайна облекла
Звучание - и песня б замерла,
Чуть тень чужая в роще оказалась, -
Петь было не так страшно, как казалось,
А может быть, ей попросту везло.
...Нам с вами и на ум бы не пришло,
В цепи рождений и перерождений,
Быть птицей - и платить такою пеней;
Вести напев во сне - и тем скорей
Добычей стать безжалостных зверей.

Я вышел в чудовищный снегопад -
И тень предо мною ложится.
И к небу я поднял глаза, куда
С вопросом вечным глядим всегда -
Про все, что внизу творится.

Не я ли накликал такую тьму?
Но если во мне причина,
То тень моя, черная на снегу,
Отчетливо видная и в пургу, -
Всего лишь двойник мой длинный.

И снова я на небо поглядел -
И все там вдруг стало сине.
И хлопья снега меж ним и мной
Казались узорною пеленой,
И солнце жглось посредине.