Илья Британ - Богу

Ты мне прислала два цветка
С родимой стороны:
Сорвала их твоя рука, —
Тобой они полны.

Один веселый: чист и бел,
И жив он был чуть-чуть,
И он безмолвно мне пропел:
«Твоя… когда-нибудь!»

Другой — печальный: синь и мал,
И рос в глухой степи,
И тихо мне без слов сказал:
«Терпи… пока — терпи!»

Я буду ждать! но если ты
Убьёшь мою зарю,
Сожгу я лживые цветы
И с ними сам сгорю.

Пока ещё ты далека,
Мечты мои грустны;
Но верит сердце в два цветка
С родимой стороны!

Млечный Путь был так ясен, а звёзды так чётко
Вниз глядели с далёких-далёких небес;
Над горами, как призрак, седая решётка
Из серебряной мглы. — Я вошёл в тёмный лес.

Там колдующий мрак был суров и могилен,
Что-то злое и вещее глухо тая;
Некрещеным ребёнком кричал жуткий филин,
Средь истлевшей листвы шевелилась змея.

Над далёким безбрежным немым океаном
Дорогих мне тоскующих русских полей
То же небо раскинулось блещущим станом,
А в лесу над рекою поёт соловей…

Здесь один я! Тоска, словно злые тенёта,
Душит сердце, и больше не хочется жить, —
Там, мне чудится, ждёт меня в сумраке кто-то,
Чтоб понять, пожалеть, приласкать, полюбить…

Вчера я видел журавля,
Летел он серым парусом;
Сегодня милая земля
Покрылась белым гарусом.

Мой сад из яблонь, груш и слив
Сверкает нынче блёстками;
Не стало видно сжатых нив
Под нежными полосками.

Сегодня в бисере окно,
Целую тихо стекла я;
Крылечко всё занесено;
В саду листва поблёклая.

Сегодня — зимняя пора…
Но светлым разве стану я? —
Тоска сегодня, как вчера,
Зияет черной раною.

О, моя скорбь, перестань!
Глохнет душа и не верит.
Времени серую ткань
Сердце, как маятник, мерит.

Между кровавых гвоздик
Медленно вянут левкои.
В душу мне холод проник,
Бог меня ранил тоскою.

Образ неведомо чей
Ночью до боли мне снится:
Смотрит печаль из очей
Сквозь золотые ресницы.

Призраки прошлого лгут!
Глохнет душа и не верит.
Марево тусклых минут
Сердце, как маятник, мерит.

Ветер стукнул ветхой ставней;
Сон умчался, и далёк он.
Я томлюсь от муки давней,
Я гляжу на тёмный локон.

Кошка дремлет и мурлычет,
Хвостик серый, в пятнах лапка.
Жизнь со Смертью так граничит,
Сердце глохнет зябко-зябко.

Розы вянут под часами,
Спит рояль, и спят картины;
Спит камин, — уснуло пламя…
Помню, помню миг единый.

Где ты, где ты и жива ли?
Образ милый, как далёк он!
Нет разлуки! Бог — в печали!
Я гляжу на тёмный локон.

Тихо-тихо в старом доме;
Меркнут свечи… запах гари.
Чей портрет вон в том альбоме?
Всё сгорело в злом кошмаре.

Были сказки… были люди…
Думал ярко, верил свято…
Мысль о Боге, крик о чуде —
Всё изжито… всё измято…

Да, конец мой близок, явен:
Нет дороги, песни спеты…
Вопли ветра… хохот ставен…
Тёмный локон… Крошка, где ты?..

Всё сгорело в удушливом дыме.
Я с презреньем на солнце взгляну
И не буду я вместе с живыми:
Надоело томиться в плену.

Вы меня никогда не любили;
Я люблю ли, не ведаю сам.
Не ищите меня и в могиле:
Нет покоя таким мертвецам.

Буду тенью без сердца, без речи,
Паутиной окутаю мир,
Берегитесь тогда со мной встречи:
Ничего не прощает вампир!

Вы смеётесь… Пока мне не веря,
Не боитесь и шепчете: «Ложь!»
Но тогда не помогут ни двери,
Ни слеза, ни молитва, ни нож…

Я приду то в костюме паяца,
То монахом, то просто, как гость,
Чтоб за всё, наконец, расквитаться:
За капризы, за ложь и за злость…

Что? уж лучше бы смерть поскорее? —
Сам порву вашу черную нить…
В преисподней найти вас сумею:
Мало Вечности мне, чтобы мстить!

Люблю я грусть осенних кратких дней
И мёртвый лист, и блёкнущие хвои:
Тогда душа становится полней,
Чем ноля ширь, чем небо голубое.

Люблю печаль осеннего дождя
И ветра плач, и птиц полночных стоны:
Тогда тоска впивается в меня,
И я гляжу в испуге на иконы.

Люблю кошмар осенних злых ночей.
И горечь слёз, и памяти укоры:
Тогда во мне безумнее, грозней
Горят твои таинственные взоры.

Люблю, томлюсь и падаю без сил.
Зову… кого? зову… зачем? — Не надо:
Я так страдал и так тебя любил,
Что мне навек лишь в осени отрада.

Вдоль стен старинные эстампы
И бледный грезящий фарфор.
С колодой карт у грустной лампы
Веду безмолвный разговор.

Конца нет призрачным минутам,
И жутко бродит тусклый взгляд:
Пасьянс, как жизнь, нелепо спутан,
А карты правду говорят.

Король… опять не вышла дама…
Я знаю, — к этому привык:
Зачем так злобно, так упрямо
Не лжёт их медленный язык!

Опять исчезли все фигуры:
Всё — двойки, тройки невпопад,
И снова туз пиковый хмуро
Испортил сразу целый ряд.

Куёт судьба мне круг порочный,
Скучна она, как этот зал…
Смешаю карты я нарочно,
Как всё в душе моей смешал!

В чужом краю, где небо голубое,
Я всё гляжу на гаснущий восток,
Томлюсь в тоске, покинутый тобою
И жду (как жду!) твоих заветных строк.

Хоть ты ушла, но разве я поверю,
Что не живешь ты мыслью обо мне;
И я стою пред запертою дверью,
И я всё жду в каком-то полусне.

Проходят дни, а ночи дышат адом,
И медлит солнце в комнату войти,
А твой портрет своим печальным взглядом
Мне говорит, что ты — на полпути.

Гляжу в окно, и, мнится, предо мною
Родного неба синяя кайма,
И ты на даче утренней порою
Целуешь край желанного письма.

У камина с потухшей сигарою
Я встречаю сам друг Новый Год;
Вспоминается прошлое, старое:
То, что умерло, снова живёт.

Что-то светится, что-то разбужено…
Плачу горько, сурово, без слёз.
Где ты, счастье мое? где, жемчужина?
Кто тебя безвозвратно унёс?

Детство ранено; юности не было;
Что такое родительский кров?
Жизнь моя суетилась и бегала
По холодным камням городов.

Все желанья, мечты — перепутаны,
Что предсказано, то не пришло,
А любовь обманула минутами,
Пошутив так нелепо и зло.

Ты любила, чтоб кончить изменою:
Помню яд этих розовых губ…
Никуда теперь сердца не дену я
И томлюсь: не живой и не труп.

Жуткий ветер гудит так неистово;
Все оставили: люди и Бог! —
Кто ж нальёт мне вина золотистого,
Чтоб со Смертью я чокнуться мог?..