Владимир Корвин-Пиотровский - Поздний гость. Стихотворения и поэмы

По ветра прихоти случайной
Вкруг оголенного ствола
Кружись, душа, в погоне тайной
За тем, чего не обрела.

И в диком шуме непогоды
Сквозь эти сучья и кусты,
Быть может, вдруг услышишь ты
Внезапный вопль такой свободы,
Такой жестокой чистоты…

Предвестник осени туманной,
В дырявой шляпе всех мастей,
Он покоряет речью странной
Сердца торговок и детей.
Словечки, выходки пустые,
Вся жизнь зачахла в пустяках, —
Две розы, синью налитые,
Мерцают на его щеках.
Он ловко щелкает мелками
И к удивлению зевак
На тротуаре (натощак)
Выводит даму с завитками,
Гербы, оленей и собак.
Глазеет улица беспечно,
Оценивает мастерство, —
Но, как творец, недолговечно
Земное творчество его.
Цветистой радугой сверкая,
Рожденное из ничего,
Оно влечет, не увлекая,
И, в мертвом мире возникая,
Согласно с миром — и мертво.

Жестокой верности не надо, —
Оглохший от сердечных гроз,
Я в белый пламень водопада
Бросаю клочья красных роз.

Они летят со звоном странным,
С воздушным шорохом туда,
Где брызжет облаком туманным,
Вскипает горная вода —

Как этот шум, полна тревоги
Моя невнятная любовь, —
Для горной встречи без дороги
Палатки мирной не готовь.

Мы разойдемся молчаливо
На срыве каменной тропы,
И первый ветер торопливо
Сметет и розы и шипы.

Мы станем вновь, чем прежде были, —
Ты — слабым лепетом ручья,
Столбом гремучим брызг и пыли
В пустом ущелье стану я.

В раю холмистом, меж сиреней,
Печаль, томленье и лазурь,
Земля во власти испарений
Еще полудремотных бурь.

И я, травы не приминая,
Спешу к негромкому ручью, —
Мое крыло — волна льняная,
Я ношу легкую мою
Со вздохом ветру отдаю.

Лечу бесплотный, невесомый,
Вновь звездоокий, и скорблю, —
Зачем я здесь, зачем я дома?
Зачем я рая не люблю?

Зачем в душе одно виденье,
Один лишь сон, из года в год, —
В листве зеленой жаркий плод
Готовит тяжкое паденье —
Под эхо гор, под грохот вод
Мое свершится пробужденье.

Я вам признался, против правил,
Что молодость не снится мне,
Что я в любви порой лукавил,
Любил и жил как бы вчерне —
Не грустно ль вам, моя забота,
От слова, сказанного зря?
Где чувств начальных позолота,
Любви высокая заря?
Без умысла иль шутки ради
Вы нежно тронули рукой
Волос седеющие пряди
Над увядающей щекой.
И от невольного движенья
(Как будто пронесли свечу)
Припавши к вашему плечу,
Я тишины не замечаю,
Пусть, каждый про себя хранит, —
Вы наливаете мне чаю,
И ложечка звенит, звенит —

Упала чашка с тонким звоном,
Хрустят осколки на полу.
(Ах, в нашем мире всё с наклоном.)
Стекает жидкость по столу.

День разрушенья. Пылью серой
Все наши чувства полегли, —
Но если мерить полной мерой,
Но если на краю земли,

На самом полюсе, быть может,
В гиперборейской простоте,
Где даже верность не тревожит,
Где всё не то, и мы не те,

Где музыка дугой огромной
Небесный подпирает свод, —
Могли бы мы? Хотя бы скромной,
Привычной, нежной, — круглый год,

До старости, до смерти самой,
До полной седины земли, —
Могли бы мы? Простой, упрямой, —
Как любят все, как все могли —

А, вальс Шопена — Нотный лист
В слезах чернильных и чахотке —
Высок Париж, и воздух чист, —
Повисла роза на решетке.

Печаль на Люксембургский сад
Глядит поломанной игрушкой,
И сторож развлекаться рад
Провинциальной погремушкой.

По-польски в нежной синеве
Фонтан вполголоса болтает,
Ребенок ласковый в траве
Покашливает и мечтает.

Седой старик следит за ним
С лицом неумолимой славы,
И борода его как дым
Разбитой пушками Варшавы.

Проснулась музыка в окне,
Слетает в мир рояль крылатый,
Час сумеречный в тишине
Склоняет профиль виноватый,

А, вальс Шопена — Я молчу, —
Но ты запела, ты припала
К его любви, к его плечу —
Ты от любви моей устала.

С плащом и палкой кое-как
Повесил сердце я в прихожей,
И вот вхожу, на всех похожий,
Зевака праздный средь зевак.
Сижу в гостях за чашкой чая,
Платочек даме подаю.
И вдруг со страхом замечаю
Под дверью темную струю.
За дверью горничная бродит,
След затирает на полу, —
Не сердце ль кровью там исходит
В затоптанном чужом углу?
О, как ты мог? Уйди отсюда,
Стул по дороге отшвырни,
Беги, мечтательный Иуда,
Пока не поняли они.
На улице столбом тяжелым
Гуляет дождь, колотит град, —
Деревья на бульваре голом
Бушуют с бурей невпопад —
Дыши, — вбирай в себя глотками
Широкий ветер всех дорог,
Живи громами иль веками, —
О, как ты мог! О, как ты мог!

Мой вечер тих. Невидимых ветвей
Невнятный шорох следует за мною,
Воспоминанья робкий соловей
Вполголоса томится за спиною.

Я не вздохну. Неосторожный жест
Нарушит, может быть, очарованье, —
Офелия, как много в мире мест,
Где назначают призраку свиданье.

Меж двух домов беззвездная река,
В ней грозный факел отражен тревожно,
А ты плывешь, как облако легка,
Как водоросль слаба и невозможна.

О, ты плывешь, в бессмертье заперта,
За четырьмя замками иль веками, —
Лишь с фонарей венчальная фата
Летит в лицо туманными клоками.

Поет тростник на темном берегу,
Дает сигнал к отплытию, и скоро
Я дымную звезду мою зажгу
Над рухнувшей твердыней Эльсинора —

И вот сосед, мечтательно жуя,
Проветриться выходит после чаю, —
— Да, это ночь, — он говорит, и я
— Да, это ночь, — как эхо отвечаю.

Король глядел без удивленья,
Как сброд слонялся по дворам,
И низложенье грозной тенью
За ним ступало по коврам.

В пустынном зале, за колонной,
От изменившего штыка
Он пал, надменный и влюбленный
И одураченный слегка.

Тогда четыре капитана
Труп завернули в черный флаг
И, важный замедляя шаг,
На башню, полную тумана,
Взнесли высокомерный прах.

Четыре факела багрово
Прорвали северную тьму,
И трубы хриплые сурово
Отдали почести ему.

Ночь призраку салютовала
Из тяжкой пушки на валу,
И розой молния упала
На потрясенную скалу —

Что перед натиском потока
Людские бедные права?
Жизнь так слаба и одинока,
Так перед смертью не права —

И очарованный разрядом
Беды иль славы, сам не свой,
Вихрастый мальчик диким взглядом
Следил за вспышкой огневой.