Владимир Корвин-Пиотровский - Поздний гость. Стихотворения и поэмы

Не надо вечности. Томится
Бессмертием душа моя,
Она не хочет и боится
Повторной муки бытия.

Как будто знает знаньем смутным,
Что ничего страшнее нет,
Чем этот в нашем сне минутном
Почти неразличимый свет.

Из поколений в поколенья
Она измену и любовь,
Их ложь и блеск, прощает вновь
За право самоистребленья.

Влюбленных парочек шаги
Мотив столетний выбивают,
Правдоподобные враги
Друг друга шпагой убивают.

Кругом поэты собрались
В дрянных плащах, в дырявых шляпах, —
Рифмуют брань, рифмуют запах, —
Они совсем перепились —

И, розой скомканной играя,
Красотка из монастыря
Зовет на помощь, умирая
В лучах кривого фонаря.

И медленно из-за угла,
От полусгнившего фонтана,
Тень жулика иль д’Артаньяна
Заносчиво к ним подошла.

Тень черная на фоне рыжем
С боков отчетливо видна, —
Над романтическим Парижем
Средневековая луна.

Мой друг, скорее на коней!
Лишь звон и гром вдоль улиц сонных,
Во весь опор в страну влюбленных, —
Гони сильней, гони сильней!

Дырявый зонт перекосился ниже,
Плащ отсырел, намокли башмаки.
Бурлит фонтан. Весенний дождь в Париже, —
И девушке не избежать руки
Еще чужой, еще немного страшной, —
Она грустит и отступает прочь, —
И с лесенкой фонарщик бесшабашный
Их обогнал, и наступила ночь.
Сгущая мрак над улочкой старинной,
Бесцветные, как рыбьи пузыри,
Висят цепочкой тонкой и недлинной
Ненужные влюбленным фонари.
Всю ночь шумят деревья в Тюльери,
Всю ночь вздыхают где-то на Неглинной.

Всю ночь парижская весна
Исходит сыростью и мглою,
Внизу неслышная волна
Как бы подернута золою.

Легко качаются дома,
Река туманом затянулась, —
Ты наклонилась и сама
Моей руки почти коснулась.

Что скажешь, мой неверный друг?
Ночная мгла к устам прильнула,
Ночная тьма порочный круг
До безнадежности сомкнула.

И что отвечу? На мосту
Меж двух разлук, меж двух прощаний?
Погасит ветер на лету
Слова напрасных обещаний —

Еще творим судьбу одну,
Одним дыханьем жадно дышим,
Но розно видим, розно слышим
В тумане вставшую волну.

Ты будешь помнить ветер встречный,
Парижских улиц фонари,
Любовь, что длилась до зари,
Прошла с зарей и стала вечной.

Самой себе наперекор
(Быть может, только в грезе сонной)
Услышишь ты свой плач влюбленный,
Увидишь пристальный мой взор.

О, не напрасно на прощанье
Ты ожила иль умерла, —
Я взял лишь имени звучанье,
Взамен оставил два крыла.

Лети! Пускай другим навстречу,
Лети, — пускай к чужой судьбе, —
На всех дорогах я отвечу
Знакомым голосом тебе.

И будут сны мои твоими —
В моей стране забвенья нет, —
Лишь ослепительное имя,
Лишь оглушительный рассвет.

Твоя ленивая вражда
Почти похожа на участье,
Но тайно мыслишь иногда, —
Моя беда, мое несчастье.

И долго смотришь на меня
С нетерпеливым раздраженьем,
И мстишь открытым униженьем
За блеск утраченного дня.

Всё бывшее небывшим стало,
Болотным паром изошло, —
Ничто души не потрясло,
Привычных чувств не надорвало.

Ни перемен, ни новизны,
Весь мир как бы подернут скукой, —
Мы равнодушно, без вины,
Прощаемся перед разлукой.

Нет, не любовь, — мечта о ней,
Томительная неудача,
Но сердце тем щемит больней,
Чем меньше жалобы и плача.

Увы, меж площадных зевак
Мы жить хотим не очень сложно,
И любим мы — неосторожно,
И ненавидим — кое-как.

Бродяга праздный на мосту
Окурка жаркого не бросит,
Не брызнет искра в темноту,
Прохожий имени не спросит.

Обозначений и примет
Не жду и не хочу, пожалуй. —
Простой вопрос, простой ответ,
Нечастый дождь и ветер вялый —

Но, Боже мой, как всё не то,
Как всё навек непоправимо!
Твое лицо, твое пальто,
Твои ладони — мимо, мимо —

Бредет прохожий спотыкаясь,
Хохочет женщина спьяна, —
В широкой луже, растекаясь,
Ночь мутная отражена —

Но так сверкает нестерпимо
Мне видимая высота, —
Что я склоняюсь (мимо, мимо) —
Над черным выступом моста —

И медленно, без напряженья,
Заламываю руки я,
Как бы для взлета иль круженья
Над этим дымом бытия.

И прочь летят, как ветер встречный,
Как вышина и глубина, —
И женский крик, и мрак заречный,
И все земные имена. —

Мне всё равно, что завтра будет
При лгущем освещеньи дня,
И кто полюбит (иль забудет)
Мое паденье и меня.

Прощальной нежностью не скоро
Согрею слабую ладонь, —
Цветы жестокие раздора
Губами легкими не тронь.

Они не сыростью веселой,
Не ранней свежестью полны, —
В стекле туманном стебель голый
Без запаха и без весны.

К утру они дышать устанут,
Свернутся в безобразный жгут,
И потускнеют и увянут,
И белым снегом опадут.

Случайный ветер их развеет,
И даже мертвая рука
Не оживит и не согреет
Души заклятого цветка.

Крикливых дачниц голоса
В сосновой чаще отшумели,
Лежу и слушаю. Оса
Кружится надо мной без цели.

В лицо струится синева,
Весенний дым в ресницах тает,
Сквозь тело легкое трава
Почти неслышно прорастает.

Все трепеты и все влеченья
Уже проходят сквозь меня,
И жар небесного огня,
И лед подземного теченья.

Деревья густо оплели
Меня пушистыми корнями, —
Так длится день, и дни за днями,
Так длится музыка земли.

И в мире этом, в этом сне,
И непробудном и глубоком,
Где стала мысль зеленым соком,
Живая вечность снится мне.

Моих разомкнутых ресниц
Далекий полдень не тревожит,
И разбудить меня не может
Гортанный говор горных птиц.

Меж пальцев скупо прорастает
Пучками жесткими трава,
Лавина снежная едва
Меня касается и тает.

Ни образов, ни сновидений
Моей пустыне не дано,
Всё чуждо мне, и всё равно
Не возбуждает сожалений.

Когда ко мне слетаешь ты
С раскаяньем и со слезами,
Гляжу незрячими глазами
Я на забытые черты.

Моей Тамары легкокрылой,
Моей княжны, не узнаю, —
Лишь смутно слышу голос милый
И клятву робкую твою.

Я скован каменной громадой,
Я сплю, — и горные ручьи
Забвеньем дышат и прохладой
В уста безмолвные мои.