Фахриддин Гургани - Вис и Рамин
Чьи листья и плоды глаза чаруют,
Но тех, кто ест их, -- горечью даруют.
Лицом ты стала сахару подобной,
А нравом -- дикой тыкве несъедобной.
Я многих знал прелестниц без стыда.
Таких, как ты -- не видел никогда.
Любовниц страстных видел я немало,
По-разному ласкали их, бывало,
Но я такой не видел срамоты, -
Таких, как твой любовник и как ты.
Нередко так сидите вы при мне,
Как будто вы сошлись наедине,
От страсти обезумели горячей!
В безумье страсть становится незрячей,
И то, что видно всем, лишь вам не видно,
При всех ведете вы себя бесстыдно.
Любовникам покажется порой
И глиняный комок -- Альбурз-горой.
Вам кажется, что ваша страсть безмерна,
На деле -- только стыд, и срам, и скверна.
Не будь со мной, мой идол, так сурова,
Не то твоим врагом я стану снова.
Пусть даже станет падишах ослом, -
Ты на него не вздумай сесть верхом.
Я падишаха с пламенем сравню,
В свирепости подобен он огню.
Будь львом бесстрашным, сильным будь слоном,
Но берегись вступать в борьбу с огнем.
Не доверяйся ты морской лазури:
Спокойно море накануне бури,
Вода тиха, но помни наперед,
Что гибелью грозит водоворот.
Не издевайся, не терзай мне душу,
Не то свой гнев я на тебя обрушу.
Кто стену шаткую возьмет в опору?
Под ней погибнешь ты в лихую пору!
С тобою рядом испытал я муку,
Измучился, познав с тобой разлуку,
В твоих тенетах буду я доколе,
Доколе буду я страдать от боли?
Мне хоть немного ласки подари,
Не то -- запомни! -- мстительны цари.
Мои оковы хоть на миг разбей,
Яви мне страсть с покорностью своей.
В твоих лобзаньях душу обрету,
Вознагражу тебя за доброту.
Получишь Кухистан и Хорасан,
Тобой, как солнцем, буду осиян!
Весь мир я вижу лишь в твоих очах,
Ты -- суть венца, который носит шах.
Владей моей страной по воле неба,
А мне оставь халат и корку хлеба!"
Красавица пылала и смущалась,
И вспыхнула в упрямом сердце жалость.
Ее растрогал старец сумасшедший,
Она сказала сладостные речи:
"О самодержец, правящий страной,
Ни дня разлуки ты не знай со мной.
Соитие с тобой мне так приятно,
А всякая другая связь -- отвратна.
Я жизнь к ногам повергну господина:
Мне прах у ног твоих милей Рамина!
Мне опостылел этот ловкий плут,
Чья радость -- в пьянстве, чье занятье -- блуд!
В тебе я вижу солнца свет победный,
Так для чего луны мне отблеск бледный?
Ты -- океан в сиянии зари,
Как ручейки -- все прочие цари.
И если я тебе еще по нраву,
То будь моим, а я -- твоя по праву!
Смотри же, не считай меня дурной,
Неверной и развратною женой.
Моя душа -- в твоей любви всецело,
А если нет души, то гибнет тело.
Очей Рамина кажется милей
Мне волосок на голове твоей!
Что было -- было, не вернется снова,
Тебя любить отныне я готова!"
Красавица Мубада потрясла,
Когда такую речь произнесла.
В его душе от этих уверений
Расцвел душистый сад, цветник весенний.
Он был надеждой свежей опьянен,
Он погрузился в дивный, сладкий сон...
Он спит, а Вис не спит, в глазах -- досада.
Ну, как равнять Рамина и Мубада!
Один хорош одним, другой -- другим, -
Рамин ни с кем на свете не сравним!
Вдруг слышит шум: то громче он, то тише...
Рамин, как видно, двигался по крыше!
Страсть подняла влюбленного с постели,
Сон и терпенье разом улетели.
Как мысль безумца, ночь была темна,
И лился дождь, и спряталась луна,
Да, скрылась, как лицо прекрасной Вис, -
Шатер из черных туч над ней навис.
Увидел небосвод: луна -- в плену, -
И, как Рамин, оплакал он луну.
Луна за тучей -- все бледней, печальней:
Так Вис грустит в своей опочивальне.
Рамин сидит на крыше, на краю,
А в сердце страсть подобна острию.
Влюбленному и ночь сияет светом,
А снег на крыше -- белым, вешним цветом.
На крыше для него -- дворец прекрасный,
Прах для него цветист, как шелк атласный.
Не видит он любимой, но душа
Живет, ее дыханием дыша.
Что радостней такой высокой страсти,
Когда ему и ей грозят напасти,
Когда им страшно: день придет однажды, -
О тайной их любви узнает каждый.
Беда любимой -- для него беда,
День для него -- день Страшного суда!
Рамин сидел на крыше. Было поздно,
А ночь текла -- дождлива и беззвездна.
Но что ему и дождь, и снег, и холод,
Когда в душе огонь, который молод!
Будь в каждой капле -- ста потоков сила,
Она б ни искорки не погасила!
С дождем, шумевшим в мире, как стремнина,
Смешались слезы горькие Рамина.
Попало сердце бедное в тиски.
Он говорил, исполненный тоски:
"Любимая, взгляни же со стыдом:
Ты -- дома, я -- под снегом и дождем.
Ты возлежишь, другого обнимая,
На мягких, белых шкурках горностая,
А я в снегу, я мерзну без подруги,
Как в глине, я увяз в своем недуге.
Ты спишь, не зная -- болен ли, здоров ли
Любимый твой, рыдающий на кровле.
О снег, на сердце огненное падай!
Тоска любви, безумного обрадуй!
Вздохну -- и снегу боль я причиню,
Весь мир предам я своему огню!
Подуй, холодный ветер, в эти дни,
Своим дыханьем мир оледени!
Заставь ее на миг проснуться краткий,
А косы -- разметаться в беспорядке!
Ей принеси мою мольбу и стон,
Ей расскажи, что горем я сражен,
Что, одинокий, мерзну я в снегу,
Что радость доставляю лишь врагу.
Но и врага мой жребий растревожит, -
Любимой жалость я внушу, быть может?
Ужели не заплачет вместе с тучей,
Когда погаснет свет звезды падучей?"
Звучали стоны то сильней, то тише,
До слуха Вис дошли шаги на крыше,
Любовь проснулась в сердце опаленном,
Кормилицу послала за влюбленным.
Душа ее страдала и томилась,
Пока наперсница не воротилась.
Кормилица спустилась быстро вниз
С посланьем от Рамина милой Вис:
"Я надоел тебе, моя любовь,
Иль пить мою ты продолжаешь кровь?
Какому же обязан я злосчастью,
Что ты пресытилась моею страстью?
Все той же верен я любви, надежде,
Но ты-то стала не такой, как прежде.
Ты беззаботно кутаешься в мех,
А я в смятенье падаю на снег.
Мне -- боль и горе, а тебе -- шелка,
Тебе -- веселый праздник, мне -- тоска.
Ужели бог такой желал судьбы:
Тебе -- пиры, мне -- слезы и мольбы?
Ужели ты сотворена для нег,
А я в унынье проживу свой век?
Будь счастлива всегда, из года в год:
Ты нежная, ты не снесешь невзгод!
Но почему же я страдать обязан?
Ужели с горем навсегда я связан?
Будь радостна -- ты радости достойна,
Ты мной, твоим рабом, владей спокойно.
Но ты поймешь ли, что я тяжко болен,
Что я в цепях твоих кудрей безволен,
Что ночь темна, а светоч мой погас,
Ушел покой из сердца, сон -- из глаз.
Я, как безумец, бегаю по крыше,
Вокруг -- лишь мрак, над городом нависший.
Стремлюсь к тебе, но ты всегда вдали.
Мою надежду не испепели!
Ночную тьму развей сияньем дня,
В свои объятья заключи меня.
О, лишь объятий жаркое тепло
Меня б теперь от холода спасло!
Свой дивный лик открой мне поскорей,
Дай мускус мне вдохнуть твоих кудрей.
Я пожелтел, как золото, гляди, -
Прижми меня к серебряной груди!
Иду к тебе, блуждая, в сердце робость,
Разлука наша для меня -- как пропасть!
О, не гордись моими ты скорбями,
Не радуйся, что твой любимый -- в яме.
Не отнимай надежду на свиданье,
Иначе прокляну я мирозданье.
Не гневайся, убийства не готовь,
Не отнимай надежду на любовь.
Пока я жив, я не уйду к другой,
Твоим рабам пребуду я слугой".
Душа у Вис вскипела, как вино,
Когда оно с огнем сопряжено.
Сказала мамке: "Пораскинь умом,
Как от Мубада мне уйти тайком.
Он спит, но, если он проснется, -- горе:
Несдобровать мне, я умру в позоре,
А он, старик, проснется в самом деле,
Когда поймет, что нет меня в постели.
Одно поможет: с ним ты лечь должна,
Как с милым мужем -- добрая жена.
Ты спрячь лицо, ложись к нему спиною,
Он пьян, тебя он спутает со мною.
Ты пышным телом, как и я, мягка,
Обнимет он -- обманется рука.
В беспамятстве, хмельной, на сонном ложе,
Ужели кожу отличит от кожи?"
Сказала и светильник погасила,
Кормилицу супругу подложила,
Сама пошла к Рамину, весела,
В лобзаньях исцеленье принесла.
Сняла с себя покров из горностая
И разостлала, юностью блистая,
Рубаху мокрую сняла со смехом
С Рамина -- и укрылись лисьим мехом,
Друг с другом, радуя сердца, слились,
Как с дивной розой зимнею нарцисс.
Иль то слились Юпитер и Луна?
Иль то огнем охвачена сосна?
От их любви раскрылись вдруг тюльпаны,
Повеял амброй мир благоуханный,
И толпы звезд сквозь тучи пробивались -
