Фахриддин Гургани - Вис и Рамин
Твое лицо, иль кубок, иль вино?
Из рук твоих взяв чашу на пиру,
Я чашу наслаждения беру.
Все радости мои ты умножаешь,
Все горести мои уничтожаешь.
В ларце моей души, как жемчуг, блещешь,
В созвездье рук моих звездой трепещешь.
Пусть жемчуг в том ларце блестит всегда,
В созвездье том -- всегда горит звезда!
Пусть, словно сад, лицо твое цветет, -
Сад, где мои ладони -- садовод!
Потомки будут восхищаться нами
И нашими гордиться именами.
Такому счастью будет мудрость рада,
Такую страсть увековечить надо!
О сердце, обливавшееся кровью,
Ты наконец исцелено любовью!
Чье сердце сердца любящих светлей
И чье лицо -- лица любви милей?
Но, чтоб взглянуть на то лицо, смети
Всех недругов со своего пути.
Шипами роза страсти снабжена,
Хотя любовь сладка, она страшна.
От жизни откажись во имя страсти,
Тогда лишь ты в любви узнаешь счастье.
Все прочие желанья подави,
Пожертвуй миром, чтоб достичь любви!
А ныне пей, доверься божьей воле,
О дне грядущем ты не думай боле.
Не беспокойся ни о чем, живи
Лишь для любви, лишь для одной любви!"
Рамин вино все время распивал,
Все дни такие песни распевал.
Здесь, рядом, -- Вис, отрада и услада,
А где-то там -- тоска и злость Мубада.
Здесь -- наслажденье, пенье и цветенье,
А у царя -- унынье и смятенье.
Терзали шаханшаха злые думы,
И клятвы он потребовал, угрюмый,
Но полог злой судьбы над ним навис,
Как только испытать задумал Вис.
Ее искали ночью, утром, днем,
И шах стонал, охваченный огнем.
ВИС И РАМИН ВОЗВРАЩАЮТСЯ В МЕРВ
Поручив царство своему брату Зарду, Мубад отправляется
на поиски Вис. Он скитается в пустынях, лесах и горах,
оплакивая свою судьбу, раскаиваясь в том, что обрек Вис
на тяжкое испытание огнем и поэтому она от него убежала.
Он клянется, что, если Вис возвратится к нему, он ее
простит, будет рабом ее желаний. Боясь умереть на чужбине,
Мубад возвращается в свою столицу. Между тем Рамин тайно
посылает матери письмо. Он жалуется на притеснения со
стороны Мубада, сообщает, что ему и Вис живется прекрасно,
а когда Мубад умрет, он, Рамин, станет законным шахом, или
же, не дождавшись смерти Мубада, сам свергнет его с престола.
Мубад приходит к матери, и та говорит шаху, что она сумеет
вернуть Вис и Рамина в Мерв, если Мубад их простит и будет
творить Вис и Рамину только добро. Мубад дает клятву, мать
пишет об этом Рамину и вызывает его и Вис в Мерв. Они
возвращаются, к большой радости Мубада, который все забыл
и простил.
МУБАД, ВИС И РАМИН ВОССЕДАЮТ НА ПИРУ, И РАМИН ПОЕТ ПЕСНЮ О САМОМ СЕБЕ
Когда Мубад, Рамин и Вис, все трое,
Соединились, позабыв былое,
Простили прежнее, собравшись вместе,
Очистили свои сердца от мести,
Воссел однажды шаханшах седой,
А Вис блистала властной красотой.
Он чашу взял, и перед властелином,
Как щеки Вис, вино зажглось рубином.
Рамина шах позвал: исчезла злоба,
И радость шаху доставляли оба.
Супруги прелесть -- упоенье взгляда,
А чанг Рамина -- для ушей отрада.
Когда Рамин рукою струн касался,
То и гранит расплавленным казался.
Он песню о себе самом повел, -
У нежной Вис, как роза, лик расцвел.
"О сердце, -- пел он, -- боль твоя тяжка мне.
Ты, сердце, не из меди, не из камня!
Не огорчайся, позабудь печаль.
Ужель тебе меня совсем не жаль?
Ты насладись вином и пеньем сладким,
Да станет в чаше боль моя осадком!
С тобою жить осталось нам немного,
Так пусть мучений кончится дорога!
Поверь: судьба за прежние мученья
Еще попросит у тебя прощенья!
Ты будешь биться радостно, победно,
А то, что было, то пройдет бесследно.
Пусть много зла для нас таится в небе,
Но не всегда печальным будет жребий!"
У шаха в голове уже давно
Перемешалось с разумом вино.
Любовной песни, более прекрасной,
Потребовал от брата шах всевластный.
Рамин запел другую песню, -- пусть
Она развеет в старом сердце грусть!
"Увидел я цветущий сад весенний,
Он создан для любви, для наслаждений.
Там -- движущийся кипарис прелестный,
Там у луны чудесной -- дар словесный.
Там роза райская, дыша весной,
Нежданно расцвела передо мной.
Она утешит сердце в дни ненастья,
Она умножит счастье в пору счастья.
Хотел ее любовником я стать,
А должен был садовником я стать!
Теперь, когда на розы ни взгляну,
Я вижу их расцветшую весну,
Чтоб не пробрался к розам дерзкий вор,
Ворота сада запер на запор.
Завистник, ревностью себя не мучай:
Дождешься ты от бога доли лучшей.
Тебе на небе нравится луна?
Она от бога небесам дана!"
От этой песни, что свободно пелась,
Душа у шаха страстью загорелась.
В нем ожила тоска по Вис, и вдруг
Он кубок попросил из нежных рук.
Он захмелел тотчас же от питья -
И ржавчина исчезла бытия.
Сказала Вис: "О царь, над миром властвуй,
На благо всех друзей живи и здравствуй!
Пройди свой путь в содружестве с победой,
Во всех деяньях славу ты изведай.
Как хорошо, что можем пить вино,
Что славить государя нам дано!
Кормилицу давай-ка позовем, -
Посмотрит, как мы счастливы втроем!
А если соизволит царь страны,
Расскажем ей, как мы теперь дружны.
Пускай часок побудет с нами ныне, -
Нет у владыки преданней рабыни".
Позвали мамку, оказав ей честь,
С красавицей велели рядом сесть.
Шах приказал: "Вина мне, брат, налей,
Вино из рук друзей -- всего милей!"
Рамин обрадовался тем словам,
Налил вина царю и выпил сам.
Вино, исполненное самовластья,
Его зажгло пыланьем сладострастья.
Он с кубком к Вис приблизился, горя,
Сказал ей потихоньку от царя:
"Пей, наслаждайся на пиру хмельном,
Посев любви мы оросим вином!"
То слово слух ласкало розоцветной, -
Ответила улыбкой чуть заметной
И молвила: "Пускай в твоем угодье
Посев любви познает плодородье!
В сердцах у нас на длительные годы
Пускай любви произрастают всходы.
Будь верен мне, одну меня любя, -
Ведь я люблю лишь одного тебя!
Ты наслаждайся мной, а я -- тобою,
Ты будь моей, а я -- твоей судьбою.
Друг в друге обретем рудник щедрот,
А шах пускай от зависти умрет!"
Царь слышал все, о чем они шептались:
Со стариком, как видно, не считались...
Но гнев сокрыл он, из себя не вышел, -
Казалось, будто ничего не слышал.
Кормилице сказал: "Наполни чаши".
Рамину: "Сердце ты обрадуй наше,
Твой голос будем слушать до зари,
Побольше пой, поменьше говори!"
Кормилица им разлила вино.
Рамин, чье сердце было влюблено,
Запел, а в песне были грусть и сладость...
Вот так ты пей и пой, лишь в этом радость!
"Приди, -- я пожелтел, я стал шафраном,
Смой желтизну мою вином багряным.
Пусть щеки расцветут, как лепестки,
Не станет в сердце ржавчины тоски.
Пусть мой цветущий лик врагов обманет,
Пусть не поймут, что сердце втайне вянет.
Нет, не доставлю радости врагу,
Я буду боль терпеть, пока смогу!
Зачем погряз я в пьянстве и в распутстве?
Затем, что есть забвенье в безрассудстве!
Вино прекрасно, если есть возможность
В нем потопить печаль и безнадежность.
Хочу я, чтобы в пьянстве и в разгуле
Моя тоска и горе потонули.
А ты поймешь, из-за кого я пью.
Красавица, ты боль поймешь мою.
Льва сокрушить моя сумела б сила,
Когда б меня любовь не сокрушила!
Господь, к твоей взываю благостыне:
Лишь ты подашь совет, что делать ныне,
Чтоб ночь моя сменилась ярким днем,
Чтоб я тоску не заливал вином!"
Услышав грустный звон и эти стоны,
Расплавился б и камень, потрясенный.
Рамин смотрел на среброгрудый идол
И страсть свою невольно песней выдал.
Ужели тот, кто сердце в пламя бросит,
От пламени успокоенья просит?
Где вступят хмель и страсть в союз ночной,
Там вспыхнет юности огонь двойной.
Хотя Рамин снаружи был спокоен,
Он обезумел, жалости достоин,
В руках держал он лютню и пылал,
И был высок его любви накал.
Но странно ль, что душа рвалась на части,
Что не сумел он спрятать пламя страсти?
Нежданно не затопит ли запруду,
Когда вода нахлынет отовсюду?
Как полая вода, любовь нахлынет, -
Запруду назиданий опрокинет!
В опочивальню шах, счастливый, пьяный,
Пошел с женой неверной, но желанной.
Ушел и брат его, и для Рамина
Булыжником была в ту ночь перина!
В ту ночь и шах не склонен был ко сну,
Он, опьяненный, укорял жену:
"К чему все эти прелести твои,
Когда в тебе и капли нет любви?
С весной твою сравню я красоту,
Похожа ты на дерево в цвету,
Чьи листья и плоды глаза чаруют,
