Лев Маляков - Сберегите цветы полевые

По волошинским тропам иду,
Постигаю немые просторы,
За звездой открываю звезду,
За горой —
              бесконечные горы.

Не ищу я куриных богов
И в случайное счастье не верю,
Очертанья морских берегов
Возвращаю себе,
                        как потерю.

В полнолунье ущелья-котлы
Родниками невнятно бормочут.
До чего же бывают светлы
Черноокие крымские ночи!

О это тонкое — чуть-чуть —
Души моей отдохновение.
И я могу легко вздохнуть,
В свое поверив воскресение.

Дозволено плеча чуть-чуть
Коснуться в мягком полусвете.
Сумел я грань перешагнуть —
Теперь за нас двоих в ответе.

Пока в цвету земля моя,
Но все длиннее в полдень тени.
Ведут от песни соловья
К тебе высокие ступени.

В лугах убавилось росы,
И чуть слабей запахло тмином.
Уже весомо на весы
Кидает август золотины.

Не огорчайся, не грусти —
Тебе к лицу чуть-чуть печали.
Прощально роща шелестит,
И с каждым днем виднее дали.

Казалось: все на свете тленно —
И что там наша жизнь одна!
Придет конец самой Вселенной,
Озера выкипят до дна.

Все проходяще…
Все непрочно…
Все —
       только суета и прах.
И представлялась мне воочию
Душа моя в иных мирах,

Где катаклизмы,
                       как проклятья,
Ее, живую, испарят…
И лишь в твоих земных объятьях
Я всемогущ
                и даже свят.

Войди в меня,
Как входят в новый дом.
Не мучь себя сомненьем под окном.
Иль нет в дому огня?
Входи в меня!

Я весь открыт,
Как поле для ветров.
Пускай гуляет во поле любовь!
Она тебе велит:
Входи, я весь открыт.

Затепли свет,
Хозяйкой в доме будь.
Как поле, душу можешь распахнуть.
В дому подвоха нет.
Затепли свет.

Осень пробирается кустами,
Через рощи, реки —
                              напрямик.
Вспыхнула в осинниках кострами.
Обронила журавлиный крик.

На траве осел колючий иней,
Обновил старинное гумно.
Сонные туманы по низине
На заре
         малиновых тонов.

Лошади в тумане словно лодки,
Редко колоколец прозвенит.
Полдень нынче ласковый и кроткий,
Никого жарой не утомит.

Небо удивляет высотою,
Облака
         как думы в поздний час.
Может быть, последней теплотою
Солнышко одаривает нас.

Он жил, как все, —
                            законом стаи:
Беспечно шел за вожаком,
То к тучам весело взмывая
С гусиным звонким косяком,
То из-за туч,
                 крыла смыкая,
Скользил за дальний косогор…
Гуляла,
Пела в небе стая,
И в сердце ликовал простор.

Ему бы мчать в небесной хмари,
Послушно вторить вожаку,
Когда бы снизу
                      не ударил
Огонь в гусиную строку.

Взметнулась стая,
                          строй нарушив,
Разорванный сомкнула ряд…
Предзимье люто веет в душу,
И раны под крылом горят.

Его болото приютило,
Озера грели,
                 как могли.
Но не вернулась крыльям сила,
Что отрывает от земли.
Подстерегают птицу страхи
За каждой кочкой и кустом.
И елка,
В старенькой рубахе,
Склонилась маковкой-крестом.

Жизнь прожить —
                           не поле перейти…
Во моем во полюшке
Ни тропки, ни пути.
Замерло, побитое,
                           под горой,
Затянуло полюшко трын-травой.

Стелются в нем жухлые кусты
Да стоит березонька,
А под ней —
                 кресты…

Я и сам в том поле уцелел едва —
Пожалела малого матросская братва.
Насмерть,
             до последнего,
Встали у ракит…
Иван-чаем полюшко
До сих пор горит.

Приходил, на ветру на весеннем
Продубленный,
Спокойный с лица.
Опускался солдат на ступени
Свежесрубленного крыльца.

И сидел до смерканья,
                                  усталый,
С папиросой,
                  дугою спина.
Воробьев на дороге подталой
Как могла угощала весна.

А дорога тянулась к парому,
За рекою терялась во мгле,
Далеко уводила от дома —
И опять возвращала к земле.

Начинал от кола,
От начала.
Тяжелела от дум голова.
И глядел, как мальчонку качала
На коленях соседка-вдова.

Все меньше остается вдов,
Они теперь совсем старушки.
Хранит их давняя любовь,
Что ехала на фронт в теплушке,
Что шла дорогами войны,
Зимой в окопах замерзала
И на полях родной страны
Непобедимость обретала.
Вставала не на жизнь —
На смерть
За каждую избу и хату,
Земли взметалась крутоверть,
И расползался дым лохмато.
В полях,
В разрушенных домах
Она рождалась с новой силой,
И вновь пылала на холмах,
И освещала всю Россию.

Огонь горит нетленно в чаше,
Горит уже который год!..
С годами становлюсь я старше,
И прихожу сюда все чаще.
Со мной мальчишек целый взвод.

Минуту, две стою и слышу
Отца,
Что сгинул без следа.
Как тень, стоит со мной беда.
Гляжу тревожно на мальчишек —
Таким вот был и я тогда.

У Неизвестного солдата
Я помолчу, как поклянусь…
Мне видится:
В дыму закаты,
Хлеба воронками измяты,
И сам — под пулями мечусь.

Веду рассказ о том, что было,
Быльем оно не поросло —
И в этом тоже наша сила…
И вот опять та бомба взвыла,
И даже гари нанесло.

Огонь гудит, сметая крыши,
Снарядом вздыбило избу.
Обвала грохот снова слышу,
Гляжу тревожно на мальчишек,
Как будто на свою судьбу.

Не перечесть свои потери:
Отца и брата не вернуть.
Словами горя не измерить.
И так вше хочется поверить —
Не повторится смертный путь,

Идут к самолетам курсанты —
Сыны ветеранов войны.
И сыплются с неба десанты —
Защита Советской страны.

В учениях и на парадах
Себя показать я не мог.
Свое отлежал я в засадах,
В снегах, у опасных дорог.

Свое отходил я в атаки —
До самой победной весны…
Не мины взрываются — маки
На длинных дорогах войны.

Горят они яро и нежно
В лугах у могильных холмов.
Российское поле безбрежно,
Безбрежна народа любовь.

Художник старался на совесть —
Досрочно сработал заказ.
И вот она —
                 трудная повесть,
Мирская душа напоказ.

Как будто раздвинулись стены,
Небесной вобрав синевы.
Запомнил я образ Елены —
Елены, солдатской вдовы.

Сидит,
        положив на колени
Не руки —
              земную судьбу.
А возле сожженной сирени —
Бревешки на вдовью избу.

С картины глядит не мигая,
Омыла очей бирюзу,
Елена…
Солдатка святая…
Роняет, как плату, слезу.