Юрий Терапиано - Собрание стихотворений

Ласточка нежная носится, носится
В воздухе светлом вечером летним,
Кружится в небе, стрелою проносится
Над колокольней тысячелетней.

Колокол медный, колокол древний
Дня окончанье нам возвещает.
Тихо над Сеной. Пахнет деревней,
Свежей травою, сеном и маем.

Черная ласточка с белою шейкой,
Как хороша ты сейчас такая:
Падаешь низко, скользишь над скамейкой,
В небо опять беззаботно взлетая.

Вестница счастья, вестница лета,
Вестница вечера, друг созерцателя,
Стань мне подругой вечернего света,
Нежной сестрой в небесах у Создателя.

Ленивый, ласковый, пушистый,
Глядит, прищурившись на свет,
Зеленоглазый, серебристый
Любимец неги и поэт.

Упруго тело выгибая,
Встает с ковра, выходит в сад:
Ему тропинка — сень лесная,
Иль благодатный вертоград.

Припал, тревожим тенью птичьей,
В траве — и вот передо мной
Природы древнее величье,
Чудовищ допотопных бой,

Тоска потерянного рая,
Глухие жалобы Творцу,
А кот, концом хвоста виляя,
Лукаво крадется к скворцу.

Несётся в пустоте Земля,
Кружась, в пространстве звёзды мчатся, —
Как восхитительно качаться
Цветку на высоте стебля!

Подобный огненному чуду,
Горит над Альпами восход.
Пастух, пришедший с гор оттуда,
Над светлым озером поёт.

Счастливое существованье,
Рай, данный нам, рай милый наш!
Певец, о нём воспоминанья
Ты всё равно не передашь.

Но этот голос на восходе —
Всё звонче, всё прозрачней он.
Какая тишина в природе,
Как озарился небосклон!

Сияющая, мраморная, в воду
Нисходит пристань кругом, как венец.
Привязанные лодки на свободу,
Качаясь, рвутся с бронзовых колец.

Вверху амфитеатром синим горы
Теснятся в небо и Тезеев храм
Готов принять процессии и хоры,
Идущие к аттическим богам.

Эллада в скалах Таврии нетленна
И корни лоз и рыба в глубине,
Забывши обо всем, что современно,
Классической покорствуют весне.

Пантикапея древняя, тебе ли
Я песнь размером варварским пою
В стране, где грек, играя на свирели,
Умел прославить родину свою.

В доме тишина глухая.
Не могу забыться сном.
Сколько гроз в начале мая
Прошумело за окном.

Сколько листьев вновь упало
Поздней осенью в саду.
Каждый год весну встречало
Сердце, чувствуя беду.

Сердце билось, замирая
От такой же тишины,
Каждый год не доверяя
Обещаниям весны.

Сияет огнями Париж,
Кончается нежное лето,
Луна над квадратами крыш
Ослепла от яркого света.

Всё то же: шуршание шин,
Автобусов грузных стремленье,
Прямых быстроходных машин
Холодное щучье скольженье.

В Полях Елисейских, в раю,
Во сне золотом и хрустальном,
Своё я с трудом узнаю
Лицо в отраженье зеркальном.

А тучи идут и идут,
Как талые снежные хлопья,
И в ярости небо метут
Прожекторов острые копья.

По утрам читаю Гомера —
И взлетает мяч Навзикаи,
И синеют верхушки деревьев
Над скалистым берегом моря,
Над кремнистой узкой дорогой,
Над движеньями смуглых рук.

А потом выхожу я в город,
Где, звеня, пролетают трамваи,
И вдоль клумб Люксембургского сада
Не спеша и бесцельно иду.
Есть в такие минуты чувство
Одиночества и покоя,
Созерцания и тишины.
Солнце, зелень, высокое небо,
От жары колеблется воздух,
И как будто бы все совершилось
На земле, и лишь по привычке
Люди движутся, любят, верят,
Ждут чего-то, хотят утешенья,
И не знают, что главное — было,
Что давно уж Архангел Божий
Над часами каменной башни
Опустился — и вылилась чаша
Прошлых, будущих и небывших
Слез, вражды, обид и страстей,
Дел жестоких и милосердных,
И таких же, на полуслове,
Словно плеск в глубоком колодце,
Обрывающихся стихов…

Полдень. Время остановилось.
Солнце жжет, волны бьются о берег.
Где теперь ты живешь, Навзикая? —
Мяч твой катится по траве.

Господи, Господи, Ты ли
Проходил, усталый, стократ
Вечером, в облаке пыли,
Мимо этих простых оград?

И на пир в Галилейской Кане
Между юношей, между жен
Ты входил, не огнем страданья,
А сиянием окружен.

В час, когда я сердцем с Тобою
И на ближних зла не таю,
Небо чистое, голубое
Вижу я, как будто в раю.

В черный день болезни и горя
Мой горячий лоб освежит
Воздух с берега светлого моря,
Где доныне Твой след лежит.

И когда забываю Бога
В темном мире злобы и лжи,
Мне спасенье — эта дорога
Средь полей колосящейся ржи.

Уметь молиться, верить и любить,
Найти слова, спокойные, простые,
Быть искренним — нельзя. Нам страшно жить.
Неправедные, ко всему глухие,

Среди людей, пронзенных древним злом,
Ночами, в свете безысходном, ложном,
Тревожимые внутренним огнем,
И ты и я, всегда о невозможном

Зачем мы думаем, сестра моя?
Стучат шаги. Над городом печальным
Мы — иерархи бытия —
Немые звезды. В ларчике хрустальном

Ключ счастья спрятан где-то на луне,
Багдадский вор несется на Пегасе
По облакам за кладом. Если б мне!
— Что даст нам счастье? В каждом нашем часе,

В минуте каждой места нет ему,
И в жизни нет спасенья, нет покоя.
Идти сквозь одиночество и тьму
Домой — ты знаешь, что это такое.

Когда нас горе поражает,
Чем больше горе — в глубине
Упрямой радостью сияет
Душа, пронзённая извне.

Есть в гибели двойное чудо:
Над бездной, стоя на краю,
Предчувствовать уже оттуда
Свободу новую свою.

Вот почему мне жизни мало,
Вот почему в те дни, когда
Всё кончено и всё пропало,
Когда я проклят навсегда,

В час, в трудный час изнеможенья,
Мне в сердце хлынет тишина —
И грозным светом вдохновенья
Душа на миг озарена.

Чтоб все распалось — в прах и без следа,
Чтоб все рассыпалось, испепелилось,
Чтоб океана хлынула вода
И, бешеная, в бешенстве кружилась,

С лица земли смывая Вавилон,
Воздвигнутый безумством поколений,
Чтоб в атомы был глобус превращен,
В мельчайшие дробления дроблений, —

О, как хочу я, в ярости и зле,
Чтоб не было спасенья на земле!