Генрих Гейне - Лорелея (сборник)

Дорогою старой плетусь я опять,
По улице – старой знакомой,
И вновь мимо дома желанной иду,
Пустого, забытого дома.

И кажутся улицы тесными мне,
Несносна мне здесь мостовая,
Валятся как будто дома на меня;
Иду я, все шаг ускоряя…

Вошел я под свод галереи,
Где клятвы ее звучали;
Теперь выползают змеи
Оттуда, где слезы упали.

Тихая ночь, на улицах дрема,
В этом доме жила моя звезда;
Она ушла из этого дома,
А он стоит, как стоял всегда.

Там стоит человек, заломивший руки,
Не сводит глаз с высоты ночной;
Мне страшен лик, полный страшной муки, —
Мои черты под неверной луной.

Двойник! Ты – призрак! Иль не довольно
Ломаться в муках тех страстей?
От них давно мне было больно
На этом месте столько ночей!

Как ты можешь спать спокойно,
Зная ведь, что я живу?
Старый гнев мой вновь проснется.
Иго я свое порву.

Знаешь песню – как к подруге
Мертвый юноша пришел
И ее к себе в могилу
В полночь силою увел?

Девица уснула в светлице,
В окно к ней глядится луна;
Вдруг звуки мелодии вальса
Сквозь сон услыхала она.

«Пойду, посмотрю я в окошко,
Кто это мне спать не дает?»
Скелет там на скрипке играет,
И пляшет, и громко поет:

«Со мной ты плясать обещала,
Но я был обманут тобой;
Теперь у нас бал на кладбище,
Пойдем, потанцуем со мной».

Какая-то тайная сила
Девицу из дома влечет,
Выходит она за ворота
И вслед за скелетом идет.

А он всё играет и пляшет,
Поет и костями гремит,
И черепом голым кивает…
А месяц зловеще глядит.

Объятый туманными снами,
Глядел я на милый портрет,
И мне показалось – я вижу
В нем жизни таинственный след.

Как будто печальной улыбкой
Раскрылись немые уста,
И жемчугом слез оросилась
Любимых очей красота.

И сам я невольно заплакал —
Заплакал, грустя и любя…
Ах, страшно поверить!.. Неужто
Я точно утратил тебя?

Я Атлас злополучный! Целый мир,
Весь мир страданий на плечи подъемлю,
Подъемлю непосильное, и сердце
В груди готово разорваться.

Ты сердцем гордым сам того желал!
Желал блаженств, блаженств безмерных сердцу
Иль непомерных гордому скорбей.
Так вот: теперь ты скорбен.

Племена уходят в могилу,
Идут, проходят года,
И только любовь не вырвать
Из сердца никогда.

Только раз бы тебя мне увидеть,
Склониться к твоим ногам,
Сказать тебе, умирая:
«Я вас люблю, madame!»

Мне снилось: печально светила луна,
И звезды печально светили;
В тот город, в котором осталась она,
Я мчался за многие мили.

Примчался и каменный дома порог
Так пламенно стал целовать я —
Те камни, что милых касалися ног,
Касались краев ее платья…

Длинна, холодна была ночь; холодны
И камни немые порога…
В окне бледный образ при свете луны
Смотрел и печально, и строго.

Что нужно слезе одинокой?
Она ведь туманит мне взор,
В глазах моих эта слезинка
Дрожит с незапамятных пор.

У ней были светлые сестры —
И много их было… оне
Исчезли, как радость и муки,
Что жили когда-то во мне.

И синие звезды исчезли,
Исчезли, как дыма струи —
Те звезды, что в душу мне лили
И радость, и муки мои.

Ах, нет и любви моей! Тоже,
Как дым, разлетелась… Слеза,
Слеза одинокая, что же
Одна ты туманишь глаза!

Ты губы, целуя, ранила мне,
Так ты их целуй опять,
И если к ночи не кончишь вполне, —
Не к спеху, я буду ждать.
Тебе дана еще целая ночь,
Любимая, можешь ласкать.
Так много можно за целую ночь
Блаженствовать и целовать.

Сквозит осенний месяц
Из тучи бледным лучом.
У кладбища одиноко
Стоит пасторский дом.

Мать Библию читает,
Сын тупо на свечку глядит,
Зевается дочери старшей,
А младшая говорит:

«О Боже, какая скука!
Не видишь здесь ничего.
Одно у нас развлеченье —
Когда хоронят кого».

Читая, мать отвечает:
«Да что, лишь четвертый мертвец
К нам прибыл, с тех пор как в могилу
Зарыт у церкви отец».

Зевает старшая: «С вами
Я здесь голодать не хочу.
Я завтра же к графу отправлюсь,
К влюбленному богачу».

Хохочет сын во все горло:
«Охотники здесь у нас
Умеют золото делать,
Научат меня хоть сейчас».

В лицо изможденное сына
Швыряет Библию мать:
«Так ты, нечестивец проклятый,
Разбойником хочешь стать?»

Послышался стук в окошко,
Рукою кто-то грозит:
В пасторской черной одежде
Покойник отец стоит.

Снежная изморозь, ветер,
Слякоть – как быть октябрю…
Сел я от скуки к окошку,
В темень ночную смотрю.

Тусклый вдали огонечек
Виден во мраке сыром:
Это старушка из лавки
Тихо бредет с фонарем.

Верно мучицы купила,
Масла, яичек пяток
Хочет большой своей дочке
Сдобный испечь пирожок.

Дочка же дома уселась
В кресло, и дремлется ей…
Милое личико скрыли
Русые волны кудрей.