Генрих Гейне - Лорелея (сборник)

Этих пальцев – лилий белых —
Вновь коснуться поцелуем
И прижать их к сердцу вновь,
Исходя безмолвным плачем.

Этих глаз – фиалок ясных —
Образ день и ночь со мною
И томит меня: что значат
Эти синие загадки?

Неужели ты ни разу
Ей в любви не объяснился
И в глазах ее взаимность
Прочитать не потрудился?

В душу ей до дна проникнуть
Неужель не стало силы?
Но ведь ты в делах подобных
Не осел же, друг мой милый?

Они любили друг друга,
Но каждый упорно молчал;
Смотрели врагами, но каждый
В томленье любви изнывал,

Они расстались – и только
Встречались в виденье ночном;
Давно они умерли оба —
И сами не знали о том.

Дитя, мы были дети,
Нам весело было играть,
В курятник забираться,
В солому зарывшись, лежать.

Кричали петухами,
С дороги слышал народ
«Кукареку» – и думал,
Что вправду петух поет.

Обоями ящик обили,
Что брошен был на слом,
И в нем поселились вместе,
И вышел роскошный дом.

Соседкина старая кошка
С визитом бывала у нас.
Мы кланялись, приседали,
Мы льстили ей каждый раз.

Расспрашивали о здоровье
С заботой, с приятным лицом.
Мы многим старым кошкам
Твердили то же потом.

А то, усевшись чинно,
Как двое мудрых людей,
Ворчали, что в наше время
Народ был умней и честней;

Что вера, любовь и верность
Исчезли из жизни давно,
Что кофе дорожает,
А денег достать мудрено.

Умчались детские игры,
Умчась, не вернутся вновь
Ни деньги, ни верность, ни вера,
Ни время, ни жизнь, ни любовь.

Порой взгрустнется мне невольно
О милой, доброй старине,
Когда жилося так привольно
И в безмятежной тишине.

Теперь везде возня, тревога,
Такой во всем переполох.
Как будто на небе нет Бога,
А под землею черт издох.

Всё мрачно, злобой одержимо,
В природе холод и в крови,
И жизнь была б невыносима,
Не будь в ней крошечки любви.

Как луна, светя во мраке,
Прорезает пар густой,
Так из темных лет всплывает
Ясный образ предо мной.

Все на палубе сидели,
Гордо Рейн судно качал,
Поздний луч младую зелень
Берегов озолочал.

И у ног прекрасной дамы
Я задумчиво сидел;
Бледный лик ее на солнце
Ярким пламенем горел.

Струн томленье, хоров пенье,
Жизнь как праздник хороша!
Небо тихо голубело,
Расширялася душа.

Чудной сказкою тянулись
Замки, горы мимо нас
И светились мне навстречу
В паре ясных женских глаз.

Полно, сердце! что с тобою?
Покорись своей судьбе!
Всё, что отнято зимою,
Возвратит весна тебе.

Далеко не всё пропало:
Так прекрасен Божий свет!
Всё, что любо, всё, что мило,
Всё люби – запрета нет!

Ты – как цветок весенний —
Чиста, нежна, мила;
Любуюсь я, но на сердце
Скорбная тень легла.

Скрестить мне хочется руки
С молитвой над тобой:
Боже, храни ее чистой,
И нежной, и святой.

Лежу ли бессонною ночью
В постели один, без огня —
Лицо твое с кроткою лаской
Из мрака глядит на меня.

Закрою ль усталые веки
И тихо забудусь во сне —
Твой нежный и ласковый образ
Прокрадется в грезы ко мне.

И утро его не уносит,
Летучие грезы гоня:
Весь день неразлучно со мною
Живет он в душе у меня.

Пусть себе метель кружится,
Град стучит и буря злится,
Снегом пусть окно заносит —
Сердце ничего не просит;
В нем теперь заключены
Милой лик и блеск весны.

Так бледностью не выдал я
– Сердечного страданья?
Ты хочешь, чтоб гордые уста
– Просили подаянья?

О, слишком горды они! Любо им
– Шутить да целоваться!
С них может насмешка слететь в тот миг,
– Как будет сердце рваться.

Сегодня у вас вечеринка,
И в комнатах будто бы день;
Сквозь яркие стекла мелькает
И движется стройная тень.

Меня ты не видишь: в потемках
Стою я внизу под окном;
А в сердце моем и подавно
Не видишь – так сумрачно в нем.

Но в сумраке том мое сердце
И любит, и в страшной борьбе
Дрожит, обливается кровью…
Но это не видно тебе.

Хотел бы в единое слово
Я слить мою грусть и печаль
И бросить то слово на ветер,
Чтоб ветер унес его вдаль.

И пусть бы то слово печали
По ветру к тебе донеслось,
И пусть бы всегда и повсюду
Оно тебе в сердце лилось!

И если б усталые очи
Сомкнулись под грезой ночной,
О, пусть бы то слово печали
Звучало во сне над тобой!

Расстался с вами я в дни лучшие июля,
Вновь встретил – в январе; вы были так полны
Тогда, в палящий зной, и пылкости и силы —
Теперь остыл ваш жар, вы даже холодны.

Я скоро вновь уйду, и если возвращуся,
Тогда не будет в вас уже ни теплоты,
Ни холода; и я приду к могиле вашей
Сам с ношей старости и мертвой пустоты.