Генрих Гейне - Лорелея (сборник)

От милых губ отпрянуть, оторваться
От милых рук, обнявших с жаркой лаской.
О, если б на единый день остаться!
Но кучер подоспел с своей коляской.

Вот жизнь, дитя! Терзанья то и дело,
Разлуку то и дело жизнь готовит!
Зачем же сердцем ты не завладела?
Зачем твой взор меня не остановит?

В темной почтовой карете
Всю ночь мы мчались вдвоем,
Мы нежно льнули друг к другу,
Шутили, смеялись тайком.

Лишь утром с изумленьем
Заметили мы с тобой:
Проехал с нами даром
Амур, пассажир слепой.

Бог весть, где она сокрылась,
Сумасбродная моя!
С сильной бранью в дождь и слякоть
Рыскал по городу я.

Все трактиры я обегал
За беглянкою моей,
Но расспрашивал напрасно
Грубых кельнеров о ней.

Вдруг я вижу – мне кивает
С звонким смехом из окна…
Мог ли знать я, что попала
Во дворец такой она!

Как сны полунощные, зданья
Стоят в бесконечном ряду;
Я мимо их, в плащ завернувшись,
По улицам молча иду.

И слышу – на башне собора
Двенадцать уж колокол бьет…
С объятьями, с тысячью ласок
Меня моя милая ждет!

Сопутник мой – месяц; он светит
Приветно в дорогу мою;
Но вот я у двери знакомой
И месяцу так говорю:

«Спасибо, мой добрый товарищ,
Что ты посветил мне идти;
Теперь я тебя отпускаю,
Теперь ты другим посвети.

И если увидишь скитальца
С немою сердечной тоской,
Утешь его так же, мой милый,
Как я был утешен тобой!»

Едва мы увиделись, в трепетной речи,
Во взорах твоих я любовь угадал,
И если б не мать, то уж с первой бы встречи
Я много и жарко тебя целовал.

Но завтра я должен расстаться с тобою
И дальше идти, покоряясь судьбе…
К окошку ты русой прильнешь головою,
Пошлю поцелуй я прощальный тебе.

Гаснет летний вечер; тенью
Лес и нивы одевает;
Воздух свеж, душист. В лазури
Месяц золотом играет.

Стрекоза в ручье запела,
По воде кружась зеркальной;
Всюду тихо… путник слышит
Всплеск воды и вздох печальный.

Там, в ручье, одна купаясь,
Эльфа нежится нагая,
И грустна, и так прекрасна,
Лунным светом облитая…

Покровом ночи чуждый путь одет,
На сердце боль, и в членах утомленье;
Но месяц всплыл и льет отрадный свет,
Как тихое небес благословенье.

Отрадный свет, струящийся в лучах,
Рассеял мрак и все ночные грезы;
Прошли мои терзания и страх,
И на глазах росою блещут слезы.

Смерть – прохладной ночи тень,
Жизнь – палящий летний день.
Близок вечер, клонит сон!
Днем я знойным утомлен.

А над ложем дуб растет.
Соловей над ним поет…
Про любовь поет, и мне
Песни слышатся во сне.

«Где, скажи, твоя подруга,
Что воспел ты так прекрасно
В дни, когда огнем волшебным
Пламенело сердце страстно?»

Ах, угасло это пламя,
Сердце скорбное остыло…
Эта книжка – урна с пеплом
Догоревшей страсти к милой.

Вот май – и с ним сиянья золотые,
И воздух шелковый, и пряный запах.
Май обольщает белыми цветами,
Из тысячи фиалок шлет приветы,
Ковер цветочный и зеленый стелет,
Росою затканный и светом солнца,
И всех людей зовет гостеприимно,
И глупая толпа идет на зов.
Мужчины в летние штаны оделись,
На новых фраках пуговицы блещут,
А женщины – в невинно-белых платьях,
Юнцы усы весенние всё крутят,
У девушек высоко дышат груди;
В карман кладут поэты городские
Бумагу, карандаш, лорнет, – и шумно
Идет к воротам пестрая толпа
И там садится на траве зеленой,
Дивится росту мощному деревьев,
Срывает разноцветные цветочки,
Внимает пению веселых птичек
И в синий небосвод, ликуя, смотрит.
Май и ко мне пришел. Он трижды стукнул
В дверь комнаты и крикнул мне:
«Я – май! Прими мой поцелуй, мечтатель бледный!»
Я, дверь оставив на запоре, крикнул:
«Зовешь напрасно ты, недобрый гость!
Я разгадал тебя, я разгадал
Устройство мира, слишком много видел
И слишком зорко; радость отошла,
И в сердце мука вечная вселилась.
Сквозь каменную я смотрю кору
В дома людские и в сердца людские,
В тех и в других – печаль, обман и ложь,
Я в лицах мысли тайные читаю —
Дурные мысли. В девичьем румянце
Дрожит – я вижу – тайный жар желаний;
На гордой юношеской голове
Пестреет – вижу я – колпак дурацкий;
И рожу вижу и пустые тени
Здесь, на земле, и не могу понять —
В больнице я иль в доме сумасшедших.
Гляжу сквозь почву древнюю земли,
Как будто сквозь кристалл, и вижу ужас,
Который зеленью веселой хочет
Напрасно май прикрыть. Я вижу мертвых,
Они внизу лежат, гроба их тесны,
Их руки сложены, глаза открыты,
Бела одежда, лица их белы,
А на губах коричневые черви.
Я вижу – сын на холм отца могильный
С любовницей присел на краткий срок;
Звучит насмешкой пенье соловья,
Цветы в лугах презрительно смеются;
Отец-мертвец шевелится в гробу,
И вздрагивает мать-земля сырая».
Земля, я знаю все твои страданья,
В твоей груди – я вижу – пламя пышет,
А кровь по тысяче струится жил.
Вот вижу я: твои открылись раны,
И буйно брызжет пламя, дым и кровь.
Вот смелые твои сыны-гиганты —
Отродье древнее – из темных недр
Идут, и красный факел каждым поднят;
И, ряд железных лестниц водрузив,
Стремятся ввысь, на штурм небесной тверди,
И гномы черные за ними лезут,
И с треском топчут золотые звезды.
Рукою дерзкой с Божьего шатра
Завеса сорвана, и с воем ниц
Упали сонмы ангелов смиренных.
И, сидя на престоле, бледный Бог
Рвет волосы, венец бросает прочь,
А буйная орда теснится ближе.
Гиганты красных факелов огонь
В небесное бросают царство, гномы
Бичами ангельские спины хлещут, —
Те жмутся, корчатся, боясь мучений, —
И за волосы их швыряют вниз.
И своего я ангела узнал:
Он с нежными чертами, русокудрый,
И вечная в устах его любовь,
И в голубых глазах его – блаженство.
И черным, отвратительным уродом
Уже настигнут он, мой бледный ангел.
Осклабясь, им любуется урод,
В объятьях тело нежное сжимает —
И резкий крик звучит по всей вселенной,
Столпы трещат, земля и небо гибнут.
И древняя в права вступает ночь.