Хуан Хименес - Испанские поэты XX века

Апрель без ясной близости твоей
та же зима, лишенная сиянья.
И без его цветов в твоем дыханье
весь год весна цветущая ветвей.

Ты подлинней весны и ты пьяней,
ты роза истины в конце скитанья,
лужайка сокровенная и ранний
благоуханный ветерок с полей.

Каким покоем дышит мир вечерний.
Источник нежности, твой смех струится,
и мы с тобой единый силуэт.

И розу я сорву, она без терний,
твой ветерок овеет мне ресницы,
и осенит мне лоб твой чистый свет.

Как это было, как все было, боже?
— Ты лживо, сердце. Разум, ты в смятенье.
Все было словно ветра дуновенье?
Или на легкий бег весны похоже?

Так зыбко было, словно в летней дрожи
пух одуванчика, одно мгновенье
живущего… И так исчезновенье
улыбки в смехе незаметно тоже…

Дыханье ветра, одуванчик, крылья
весны июньской, тонкая улыбка… —
о память горькая, пчела слепая! —

все перешло в ничто — и без усилья
малейшего… все так легко, так зыбко…
И энать — что ты была, какой — не зная!

Я наземь лег — и, ярко догорая,
вечерняя заря передо мною
слилась в одно с осенней желтизною
в кастильском поле без конца и края.

За плугом борозда, еще сырая,
ложилась параллельно с бороздою,
и пахарь шел, рукой своей простою
в земное лоно зерна посылая.

И думал я: настало мое время —
я вырву сердце, звонкое, живое,
вручу земле, пока не отзвенело,

И поглядим, взойдет ли это семя,
чтоб по весне высокою листвою нетленная любовь зазеленела.

Снега небес, вы как луна в апреле —
неуловимы, призрачны и белы.
Я как-то луг увидел оробело
таким, как ваши вечные метели.

И сном во сне пришли к моей постели
вы как посланцы белого предела,
к которому душа моя летела.
Я просыпался — слезы все блестели.

Когда я с вами, крылья кочевые,
в моей душе дремота или бденье?
Сольюсь порою с вашей белизной —

и словно пробудился я впервые…
И вдруг как бы пронизывает тенью
от миндаля, зацветшего весной…

И сердце в пустоте затрепетало —
так залетает с улицы порою
воробышек, гонимый детворою,
в потемки обезлюдевшего зала.

Бездонный мир оконного кристалла
впотьмах морочит ложною игрою,
и птица с одержимостью героя
стремится прочь во что бы то ни стало.

Но низкий свод отбрасывает с силой
за разом раз, пока мятеж убогий
не обескровит каменная балка.

И падает комок, уже бескрылый,
и кровью истекает на пороге,
еще дрожа порывисто и жалко.

Надеяться! И ждать, пока прохлада
туманом наливается дождливым,
сменяет розу колос, и по жнивам
желтеют отголоски листопада,

и с летом соловьиная рулада
прощается печальным переливом,
и бабочка в полете торопливом
теплу недолговременному рада.

У деревенской лампы закоптелой
мою мечту качая в колыбели,
осенний ветер шепчет над золою…

Становится нездешним мое тело
и старые надежды поседели,
а я все жду и жду… свое былое…

Судьба взяла мое сердце
и тебя вложила мне в грудь.
Ты меня не можешь отторгнуть,
я тебя не могу отторгнуть, —
друг без друга нам не вздохнуть!

Ты и я, я и ты — это мы с тобою, —
эти звенья не разомкнуть!
Море и небо, связанные судьбою,
небо и море суть.

Как мальчик, сытый по горло
учебой, что-то рисует —
без цели и без сюжета,
так и я бездумно тасую
птиц безголосых,
тучу безгрозовую, пустую
комнату без отголосков
и цветы без цвета…

…Сколько слов туманных,
произнесенных всуе!..

Тоскуют земля и небо,
и я —
          тоскую.

Надежду свою, подобно
блестящему украшению,
из сердца, как из футляра,
я бережно вынимаю;
и с ней гуляю по саду,
и нянчу ее как дочку,
и как невесту ласкаю
… и вновь одну оставляю.

Мое сердце ушло вперед, —
так часы убыстряют ход,
размечтавшись о светлом часе…

Но ко мне не явилось счастье:
уломать его не дано
никому из нас — ведь оно
не отметка на циферблате!

Хмурой явью заволокло
это суетное число,
обреченное на распятье…

Отвожу, объятый тоской,
стрелку сердца на непокой!

Мой лоб и небо —
два мирозданья! —
мой лоб и небо.

А между ними — ласка ветра,
руки единственной и верной
касанье, преизбыток то радости, то грусти.
А ветер вознесет и вдруг опустит.

Все оживает в выси.
Я осязаю мысли,
и, становясь крылатыми,
опять к земле летят они.

И все.
        — Любовь, не ты ли
тот ветерок, чьи крылья
над лбом моим парили.

Летят золотые стрелы
с осеннего поля брани.
И в воздухе боль сочится,
как яд, растворенный в ране.

А свет, и цветы, и крылья —
как беженцы на причале.
И сердце выходит в море.
И столько вокруг печали!

Все жалобно окликает,
все тянется за ответом —
и слышно: — Куда вы?.. Где вы?.. —
Ответ никому неведом…

Даже когда между нами море,
громадное, как мирозданье,
мне чудится, что мы рядом,
разделенные лишь водою,
водою, которая в вечном движенье,
только водой.

Небо — и ежедневно
и ежевечерне.

Цепкие хищные руки мгновенья
ловят в море всех легковерных.

Но я ускользаю от неба
ежедневно и ежевечерне,
ежевечерне и ежедневно,
как мотылек неприметный…

В сплетенье тончайших бесчисленных нитей
душа моя с плотью твоею, любовь,
и душа твоя с плотью моей.