Илья Чавчавадзе - Стихотворения и поэмы
38. Александру Чавчавадзе. Перевод В. Шефнера
Его стихов пленительная сладость
Пройдет веков завистливую даль.
То беспечен стих поэта,
К сердцу льнет, пророча счастье, —
Словно в дружеской пирушке
Принимаешь с ним участье;
То, как женщина, он нежен,
Томен, — а через мгновенье
Вдруг взорвется, засверкает
В юношеском дерзновенье;
То, стрелой любви пронзенный,
Сладкогласно и незримо
Горе в трелях соловьиных
Изливает он любимой;
То бежит в поля — и плачет,
Как отшельник, одиноко,
Песнь слагая об отчизне,
О судьбе ее жестокой;
То, склоняясь к водам Гокча,
Он, печалью упоенный,
Сетует на дней превратность,
Бег веков неугомонный…
39. Ч(айковско)й («Ах, зачем очаровала…»). Перевод В. Шефнера
Ах, зачем очаровала
Ты поэта-иноземца,—
Он в любви своей бескрайней
Утопить готов был сердце.
Но однажды ты призналась:
«Мы с тобою — лед и пламя;
Ты взращен под южным небом
Молниями и громами;
Я цвету в долине хладной,
Где суровы, долги зимы,
Как мое ответит сердце
Сердцу пылкого грузина?..»
Так красавица сказала,
Так любовь мою отторгла…
Видно, быть мне одиноким
Долго-долго, долго-долго.
40. Поэт. Перевод В. Шефнера
Не учусь у птиц залетных, —
Я иному гласу внемлю.
Не для сладких песнопений
Небом послан я на землю.
Пусть поэт — посланец неба,
Но народ растит поэта.
Я веду беседу с богом,
Чтоб вести отчизну к свету!
У всевышнего престола
Сердце я зажгу, как факел,
Чтоб всегда служить народу,
Путь торя ему во мраке.
Чтобы стать народу братом,
Другом в счастье и в печали,
Чтобы мне его страданья
Мукой душу обжигали…
Лишь когда в груди зажжется
Свет добра, огонь небесный, —
Лишь тогда народа слезы
Осушу своею песней.
41. «Слышу звук цепей спадающих…». Перевод В. Державина
Слышу звук цепей спадающих,
Звук цепей неволи древней!
Не гремела никогда еще
Правда над землей так гневно.
Слышу я — и в восхищении
Грудь живой надеждой дышит
Вешний гром освобождения
И в родной стране услышать.
42. Песня грузинских студентов. Перевод Н. Заболоцкого
Мать, воспитывая сына,
Нас в пример пускай берет,
Ибо мы — семья едина,
Возлюбившая народ.
В поздний час мы пляшем смело,
И веселье нам к лицу,
В час труда, в минуту дела
Не уступим мудрецу.
Не игрушка мы вельможам,
Гнет студенту нетерпим,
В горе слабому поможем,
Справедливого почтим.
Мы, шагая по дороге,
Вечно движемся вперед.
Снова ставим мы на ноги
Тех, кто сзади упадет.
Нет у нас иных стремлений,
Лишь бы вечно нам идти,
Чтоб для новых поколений
Стать тропинкой на пути.
Дети юные отчизны,
Мы мечтаем день и ночь,
Чтоб во имя светлой жизни
Нашей родине помочь.
Молодое братство наше
Держит первенство свое.
В день, когда страна прикажет,—
Встанем грудью за нее,
Ибо мы — семья едина,
Возлюбившая народ.
Мать, воспитывая сына,
Нас в пример пускай берет!
43. Николаю Бараташвили. Перевод С. Шервинского
Нет, не исчезнет душевный трепет того, кто ведал, что
И в диких высях твой след, Мерани, пребудет обречен вечно для всех времен.[14]
О горе! — ты ушел… Бессмыслен твой конец!
Кто знает, сколько мы сокровищ схоронили…
О сердце-океан! О любящий певец!
Как много чувств и слов не сказанных — в могиле!
Кто знает, сколько дум с собою ты унес!
Но нам — не ведать их, но нам — о них томиться..!
Как много чаяний — благоуханных роз —
Лишь зацвели в тебе и не смогли раскрыться…
Не мать и не отец — народ осиротел!
Про радость и печаль кто пропоет нам песни?
О, горе нам! А твой уж тем счастлив удел,
Что силою стихов из мертвых ты воскреснешь!
44. «О мучительница! Знаю…». Перевод Вс. Рождественского
Да вряд ли есть родство душ…
О мучительница! Знаю,
Что не так уж ты красива,
Чтоб, узрев тебя, зеваки
Изумлялись: что за диво!
Всё же есть в тебе, конечно,
То, что сердце нам волнует.
И теперь могу я верить,
Что родство душ существует.
45. «Милая, ты сад наш помнишь…». Перевод В. Шефнера
Милая, ты сад наш помнишь,
Где встречались вечерами?..
Ах, в счастливое то время
Лишь любовь владела нами.
Там, сорвав однажды розу,
Ты воскликнула беспечно:
«Мой безумец! Розу эту
Я дарю тебе навечно,
В знак любви чистосердечной!»
Но не ведал твой безумец,
Да и ты сама не знала,
Что любовь твоя увянет
Раньше этой розы алой…
Помнишь, мы сидели рядом,
Погруженные в мечтанья;
Ощущал я близко-близко
Чистое твое дыханье.
Я не вытерпел, губами
Прикоснулся к щечке милой.
Вздрогнув, пальчиком прелестным
Ты лукаво погрозила.
Мы, безумцы, знать не знали:
Поцелуй тот ненароком
Мог в отраву обратиться,
Вечным стать тебе упреком.
46. «Темно вокруг, и на душе темно…». Перевод А. Тарковского
Темно вокруг, и на душе темно,
И это сердце — холода жилище.
Ни в ненависти, ни в любви — равно
Душа моя не обретает пищи.
Боролся я с коварством и враждой,
Окрепла юношеская десница,
Терпел я поражения порой,
Но ни пред кем не пожелал склониться.
Не стоили моих усилий те,
С кем я боролся долго и напрасно.
Не засмеюсь я, внемля клевете,
И не заплачу горестно и страстно.
Темно вокруг, и на душе темно,
И это сердце — холода жилище.
Ни в ненависти, ни в любви — равно
Душа моя не обретает пищи.
47. «Пустую жизнь без вдохновения…». Перевод А. Тарковского
Пустую жизнь без вдохновения
Небесным даром не зови:
Она — земное порождение
И достояние земли.
Но если искрою нетленною
Твой подвиг западет в сердца,
Ты светом озаришь вселенную
И не изведаешь конца.
Хвала любви! Хвала бесстрашию!
Служителю добра — хвала!
Он пьет бессмертье полной чашею
В награду за свои дела.
48. «Под бременем печали изнывая…». Перевод А. Тарковского