Гарри Гордон - Птичьи права
«Меру доброго и злого…»
Меру доброго и злого
Через годы перенес.
И собачий нюх на слово,
И холодный мокрый нос.
Ироничное актерство,
Шило в стуле, в горле ком…
Жизнь прошла — и вот утерся
Чистым носовым платком.
Как душою не усердствуй —
Выправилось, зажило —
Круглый год теперь на сердце
Как весною, тяжело.
Разъедается дорога
Облаком. Одна беда —
Желтого окна Ван-Гога
Не увижу никогда.
БЛУДНЫЙ СЫН
Вернулся блудный сын.
Родительский кефир
Голубизны придаст
Его глазам тяжелым.
Он уплетает сыр.
А тот беспутный мир
Когда-нибудь предаст.
И потому ушел он.
В том мире под звездой
Он дрался на ножах,
Напитки допивал
В захватанных стаканах,
Потом детей рожал,
Поскольку молодой,
И песни распевал
О грустных уркаганах.
К отцу пришел сосед,
Во сне вздохнула мать,
В карманах держит брат
Увертливые пальцы,
Отец болтлив и сед,
Мать начала хромать,
Брат хочет воровать,
Сосед пришел трепаться.
А в мире под звездой,
Где он горел огнем,
Не помнили о нем,
И даже не хватились,
Ни те, кого он бил,
Ни те, кого любил,
И шрамы заросли,
И дети заблудились.
ПРОЩАНИЕ С МУЗОЙ
Жеманна она и капризна.
Пока я несу свою чушь,
Без лести, мол, предан, и призван,
И делаю все, что хочу,
Посмотрит в оранжевый угол,
Где жмурится сытый фантаст,
Поздравит с успехом подругу,
Плечом поведет и не даст.
На что ей худые галошки,
Копеечный тряский трамвай…
Фронтисписа хочет, обложки,
Шмуцтитулы ей подавай.
Прощай, дорогая паскуда,
Волшебное слово, прощай.
На кухне стихает посуда,
В стакане смеркается чай…
«Звезды новые повисли…»
Звезды новые повисли,
В теплом воздухе покой,
День прошел без задней мысли,
Вообще без никакой.
Благодать в лесу сосновом,
За рекою, за жнивьем.
Отдыхаем. Снова, снова —
В понедельник заживем.
Пискнув, замолкает лес.
Кошка сдохла. Хвост облез.
ОТХОДЫ ВДОХНОВЕНЬЯ
Не поймаешь то мгновенье —
Где посеял, где нашел…
Из отходов вдохновенья
Написал стихотворенье —
Получилось хорошо.
Жалко, жалко представленья
О высоком вдохновенье,
Но божественный глагол
Не балованная злюка,
Не натягивает лука,
Как Амур, который гол.
Пожилой глагол природы
Не умеет без отходов,
Он работает, пылит,
Часто по ночам не спит он,
Может выпить рюмку спирта, —
Если сердце не болит.
Так что ничего такого,
Если я морозом скован,
И болею, и грешу,
Вдохновенья не достоин,
Но одно совсем простое,
Хоть всего четыре строчки,
Без глагола и без точки
Напишу стихотворенье
И к доходам припишу.
«Мне удалось раздобыть билет…»
Мне удалось раздобыть билет
И поезд еще не ушел.
Еду в Одессу, которой нет,
Это ли не хорошо.
Там свежесть сгоревшего огня
Серая тень таит.
Одесса забыла, что нет меня,
И ничего, стоит.
Все в контражуре, конечно, но
Море полно говна.
То ли виною ее вино,
То ли моя вина.
И где-то на перекрестке лучей.
(Каждому по лучу)
Одесса спросит меня: ты чей?
И я свое получу.
«Все, как было, остается…»
Все, как было, остается,
Все, как много лет назад:
Солнце ходит, море трется,
Суслик важен и усат.
Те же заросли бурьяна
У ларька «Вино и сок».
Все такой же дядька пьяный
От ларька наискосок.
Дядька пьяный на песке
С сединою на виске.
Над коричневой губою
Папиросочка горит.
Он беседует с прибоем,
Сам с собою говорит.
Сколько лет — пятнадцать, двадцать
Славит здешние края.
Подойти, поизгаляться…
Боже мой, да это ж я!
«Это гость лишь запоздалый…»
Это гость лишь запоздалый,
Как говаривали встарь.
Добрый вечер, странный малый,
Милостивый государь.
Разговорчив, недоверчив,
Разум резок и остер,
Хруст сухой и тонкой речи,
Разгорается костер.
Дыма мало, мало толку,
Пламя сонно, словно кот
Homo Homini как волку
Напряженно смотрит в рот.
Он откинулся усталый,
Рот натянут бечевой…
Это гость лишь запоздалый,
Гость, и больше ничего.
ЗВОНОК
Т. Тихоновой
В пятом часу утра звонок телефонный странный.
Я почему-то не спал, кажется, что-то ел.
Этот звонок был странный, не потому что ранний,
Или, вернее, поздний, а потому что пел.
В пятом часу утра телефон выводил рулады,
Щелкал, как соловей, Сирином хохотал.
Я по дурной привычке грубо спросил: «Что надо?»
И услыхал в ответ ту же мелодию — там.
Просто запел телефон, и, слава Богу, не поздно,
Просто бывает так хоть раз за тысячу лет.
Пела райская птица в доме нашем гриппозном,
Серенькая пластмасса подпрыгивала на столе.
Ходики заторопились, и выскочила кукушка.
Галантерейная барышня сразу попала в лад.
О, как они полюбили, как понимали друг дружку,
Сколько было придумано восторженных новых рулад!
И ничего, что в доме никто тогда не проснулся.
Спали жена и дети, тихо вздыхая во сне.
Это было со мной, случай такой подвернулся,
Завтра все расскажу. Они то поверят мне.
«Когда на юге ветер с юга…»
Когда на юге ветер с юга,
То, пыль по пляжу волоча,
Словоохотливая скука
Сдувает бабочку с плеча.
А север, тучи нагоняя,
Дохнул, завыл, — и я не знаю
Зачем я здесь, какой резон,
И не пора ли восвояси —
Кому нужны потоки грязи,
И этот стриженый газон.
В СКВЕРЕ
Робко-робко машет ручкой
Среди пасмурного дня,
Недотепа, недомучка,
Что он хочет от меня?
Улыбаясь еле-еле,
Сомневаясь и дрожа,
Клацает замком портфеля
Мелочь в горсточке зажав.
А нейлоновая куртка
Цвета кофе с молоком
Пахнет сыростью окурка,
Мятым носовым платком.
Впрочем, что ж не потрепаться,
Взбаламутить эту муть,
Гнущимся холодным пальцем
Пробку в рислинг протолкнуть…
«Привычной беглой жизни…»
Привычной беглой жизни
Разорвано кольцо,
Основы романтизма —
Руины — налицо.
Но поздно или рано
Нам дребезжать и петь,
Как два пустых стакана
На столике в купе.
«И в «Вечорке» писали, что волчье семейство…»
И в «Вечорке» писали, что волчье семейство
Для ращенья волчат, а не просто ночевки,
Озверев от свободы, нашло себе место
В полосе отчуждения на Каланчевке.
Что ж такого. И мне уже больше не спится
С отпечатком травы на щеке онемелой.
Что же такого. Леса сведены по грибницу,
Дым отечества стынет над пустошью белой.
Здравствуй, Бобик, и ты, ошалелая Шавка,
Где приятель ваш, стрелочник, водкой пропахший?
Передайте ему, чтоб ногами не шаркал,
И не крыл матюками над логовом нашим.
Сирый стрелочник бродит с фонариком слабым,
Хриплый кашель тревожит звериные уши,
Скрип сапог оскорбляет звериные лапы.
Эх, сожрем с потрохами за милую душу.
«Первобытны, словно дети…»
