Александр Житинский - Снежная почта

Почему ты мне не пишешь?
Может быть, бумаги нет?
Напиши тогда на крышах
Мне ответ за восемь лет.

Напиши его на свечке,
На заснеженном дворе,
На орешке, на дощечке,
На березовой коре.

Напиши его на шпалах,
На билетах проездных,
На слезящихся вокзалах
И бесслезных мостовых.

Нацарапай, как придется,
Тонкой бритвой на руке.
Кровь по капельке прольется
И засохнет в кулаке.

Оно почти прозрачным было,
Когда взглянул я на просвет, —
Письмо, которое вместило
Десяток строк и восемь лет.

Уже забытый этот почерк
И женский правильный нажим,
И вдруг – молниеносный прочерк,
С которым в прошлое спешим.

Еще конверта не вскрывая,
Припомнить точно день и час,
Когда завеса дождевая
В том августе укрыла нас.

Увидеть странными глазами
И мокрый скверик, и канал,
И зонтик крохотный над нами,
Что тщетно нас объединял.

И лишь припомнив поминутно
Тот день с начала до конца,
Прочесть письмо – спокойно, трудно,
Стирая быстрый пот с лица.

Спасибо, ромашка лесная!
Подсказка твоя прописная
Сегодня и мне помогла.
Гадала ты: «Любит – не любит…»
Шептала: «Погубит… Погубит…» —
Бросала и снова рвала.

Когда лепестки облетели
Подумала ты: «В самом деле…» —
Растерянно так, на ходу.
Не верьте, не верьте приметам!
Но верьте цветам и поэтам,
Хотя бы один раз в году.

Поверьте ромашке, июлю,
Свиданью, дождю, поцелую
И паре рифмованных строк.
Все это как будто не ново,
Но вот уже сказано слово
И с венчика снят лепесток.

Хочу простоты, как воды родниковой!
Уже на губах пересохло от лжи.
Бегу от любви бестолковой
На озеро, где камыши
Шуршат, из воды прорастая.
Качается лодка пустая
И хлюпает днищем, и рыбья блестит чешуя,
Присохшая к доскам…
Хочу простоты, как жилья
Над берегом плоским.

Близнец-рыболов тонкой удочкой машет,
Невидимой леской свистит.
Его поплавок, точно бабочка, пляшет,
А мой, одинокий, грустит.
Послушай, приятель! Скажи мне секрет
Удачного лова.
А он улыбается. Он мне в ответ
Ни слова.

Послушай, приятель! Песок под ногами уходит.
Бесшумная рыба, как сторож, по озеру бродит.
Надменная рыба блестит, как зрачок.
И ты одинок, и я одинок.

Хочу тишины,
Разделенной на две половины,
Как на две струны,
Чтоб у каждого были причины
Молчать до поры, вспоминая о том,
Как падала осень, укрывшись листом,
И что ты сказала.
Давно ли, недавно, а может, весной?..
Близнец-рыболов замахнулся блесной
Устало.

Вдруг на лестничной площадке,
Выйдя с другом покурить,
Ты поймешь, что на Камчатке
Никогда тебе не быть.

И, ловя себя на слове,
Что порядок, мол, в семье,
Ощутишь броженье крови
Непонятное в себе.

Это давнее томленье,
Зов морей и диких скал
От себя, как преступленье,
Слишком долго ты скрывал.

Ну, скорей! Лови минуту
Непокорности своей!
Разом – бешено и круто,
Как волне, отдайся ей!

Будешь ждать – не хватит духу,
Скажешь сам себе: каприз!..
И застонет зверем глухо
Лифт, проваливаясь вниз.

Откроешь встречному судьбу,
Сомнения, догадки.
И нет причины никому
Играть друг с другом в прятки.

Расскажешь все наперечет,
Чтоб жизнь твоя, как птица,
Не знала, завершив полет,
Куда ей возвратиться.

И возникала где-то там —
В Сибири, на Кавказе,
Подобно слову по складам
В чужой дремучей фразе.

Родившись – о смерти не помни.
Она подождет, подождет
В пробоине каменоломни
И в тесных трясинах болот.

Она затаится в засаде,
До времени спрячется в тень,
Покуда, на время не глядя,
Свершаешь ты собственный день.

Спешишь на работу, с работы,
Влюбляешься, ищешь строку,
Как будто бессмертное что-то
Тебе предстоит на веку.

Как будто получишь минуту
Свой труд оценить и понять,
Вздохнуть облегченно – и путы
Назойливой вечности снять.

Но брезжит под лобною костью
Кристаллом прозрачного льда,
Темнея от гнева и злости,
Внезапная наша беда.

Торопит, заждалась, устала
Вести бухгалтерию лет.
Не скажет, что времени мало,
А скажет, что времени нет.

И все-таки – пой, как поется,
Встречая и празднуя час.
Быть может, и смерть ошибется,
Как ты ошибался не раз.

Читая толстые романы
С интригой или без нее,
Я видел города и страны,
Людей, природу, бытие.

Там бушевали чьи-то страсти
В безумном вихре новостей.
Я им внимал. Я был во власти
Психологических затей.

Блестящ, как офицер на вахте,
Герой судьбой повелевал,
Легко выдерживал характер,
А если нужно, то ломал.

И героиня томным взором
Смотрела на него с укором,
Ждала, надеялась напрасно
И мучалась разнообразно.

Их жизни, сложностью маня,
Как с горки, кубарем катились,
Ко мне никак не относились,
Как будто не было меня.

А я стоял в очередях,
Считая мелочь до получки
И в ценах разбирался лучше,
Чем в театральных новостях.

И если что-то день за днем
Внутри меня происходило,
Оно невыразимо было,
Неописуемо пером.

Оно, как понял я поздней,
Припоминая вехи года,
И было – бытие, природа
С душевной сущностью моей.

Дело в том, что над нами горит Орион.
Я тебе говорю: ты отмечен звездой!
Млечный Путь, словно обруч на бочке пустой,
Окружает мерцание мертвых имен.

Я не помню, когда я родился и жил,
Кто созвездием тесным меня окружил,
Кто летел надо мною, бесшумно паря,
В ледяной, неземной пустоте января.

Почему же тебя, мой неузнанный брат,
Полюбил, погубил ледяной звездопад?
На коротком отрезке, прочерченном вбок,
Как царапину сердца, оставил ты срок.

Вычисляя порядок небесных светил,
Я забыл твое имя и путь твой забыл,
Чтобы вновь повторить, как заученный жест,
Круговое движенье сияющих звезд.

Так гори, Орион, на скрещенье путей
Указателем воли забытых людей!
Оставляй нам надежду на лучший исход,
От рожденья до смерти и дальше – в полет!

Я жизнь проживу такую,
какую смогу.
Когда мое сердце
вырвется на бегу,
Когда тишина наступит,
и упадет звезда,
Вырастет дерево
из моего следа.

Я жизнь проживу —
дыханье закончит вдох,
Чтоб я, даже мертвый,
последний шаг сделать мог,
Чтобы упасть лицом
и слышать, как за спиной
Вытягивается дерево
тонкое
надо мной.

Я жизнь проживу такую,
какую смогу.
Лица не сберечь —
сердце свое сберегу,
Корнями сосудов
опутанное в клубок,
Чтобы взошло мое семя,
и деревом стал росток.

Ты знаешь, что клоуны – самые грустные люди?
А клоун со скрипкой – философ, чудак, нелюдим.
Не надо смеяться, когда он дурачиться будет!
Посмейся немного – он снова сегодня один.

Ледышка, синичка, ты рано отвыкла от цирка!
Пройдем за кулисы. Философ сложил чемодан.
Он едет домой, а дома уборка и стирка,
Он спрятал парик и щеки оттер от румян.

Пока он идет по проходу, прощаясь со львами
И кланяясь тиграм (им тоже невесело жить),
Оттайте, ледышка! Он хочет увидеться с вами,
А впрочем, не стоит. Ведь клоуну надо спешить.

Но если хотите – свою он продолжит работу,
Чтоб вы рассмеялись, он снова наденет парик.
Но вот не выходит, не получается что-то.
Он к желтым опилкам и свету арены привык.

А здесь за кулисами он, словно жалкий любитель,
Размахивает руками, фонтаны пускает из глаз…
Ходите в театр, синичка! Шекспира цените!
Стихи изучайте! А цирк – для детей, не для вас.

Я не отвечу, промолчу
И в темноте прихожей
Лицо улыбке научу,
На бабочку похожей.

Пускай садится на уста,
Пуста и бесполезна,
Как тень кленового листа
На желобе железном.

Пускай покажется такой,
Обманывая душу.
Я буду вежлив и покой
Печалью не нарушу.

Я буду тихим, как во сне,
И пить я буду в меру,
И так счастливо будет мне
По вашему примеру.

И так покойно и легко,
Что удивлюсь послушно,
Услышав где-то далеко
Свой голос равнодушный.