Юрий Верховский - Струны: Собрание сочинений

Сестры, сестры! Быстро, быстро – вместе, вместе вслед за ним!
Вкрадчивым топотом, ласковым шепотом, сладостным ропотом вдруг опьяним.
Душен шелест листьев сонных, рощ лимонных сладкий бред.
Путник взволнованный, сном очарованный, негой окованный, грезой согрет.
Ах, кружитесь, мчитесь мимо, вдруг – незримо вновь к нему.
Страхи задушите, вздохи потушите, песню обрушите в тихую тьму.
Путник милый, о, внемли же! Ближе, ближе тайный миг.
Разве ты радости, ласковой сладости, пламенной младости в нас не постиг?

Наша ночь тиха, тепла;
Играть мы будем до утра.
Нынче юная пришла
Впервые к нам еще сестра.

Звезды в небе зажжены
Среди колеблющейся тьмы:
Так торжественно должны
При них сестру приветить мы.

Клики, плески далеко
Мы бросим в пляске горячо;
В круг сплетемся так легко –
Рука с рукой, к плечу плечо.

Крикнет нимфа на бегу:
«Силены, фавны! вас зову!»
Спляшем с ними на лугу
В сне хмельном – иль наяву?

Брат! И ты к хмельной толпе
Не устремишься ль по росе?
Легок бег босой стопе!
Эй, люди! К нам бегите все!

После плясок нас в тиши
Лелеют пирные огни.
Сестры – все мы хороши,
К любой груди чело склони.

Будет ночь жива, светла
В багровых отсветах костра.
Как в траве ала, бела
Твоя подруга и сестра!

Путник милый, о, внемли же! Ближе, ближе тайный срок!
Разве ты радости, ласковой сладости, пламенной младости нам не сберег?
Да, ты с нами! Да, ты слышишь! Грезой дышишь и горишь!
Ночь благодатная, тьма ароматная, ширь необъятная, нежная тишь!
Звуки, лейтесь! Вейтесь, девы, – как напевы знойных чар!
Вами посеянный, ночью взлелеянный, вихрями взвеянный, буен пожар!
Сестры, сестры! Быстро, быстро! С нами, с нами – вот же он!
Тающим топотом, плещущим шепотом, радостным ропотом он опьянен!

«К твоей прекрасной
Пастух несчастный,
Вернешься ль вновь?
Когда б я знала,
Какие жала
Таит любовь!»
Так говорила
Самой себе
Пастушка Лила,
К своей судьбе
Взывая тщетно.
Но неприметно
Принес зефир
Прохладный мир
На ту полянку,
Где Купидон,
Как легкий сон,
Настиг смуглянку.
И молвил он:
«Резвись на воле
В цветущем поле;
Дарю одну
Тебе весну,
Одну – не боле!» –
И уж далек,
Как мотылек, расправив крилы, –
И голос Лилы
Вновь раздается –
Звончей, звончей;
Она смеется –
Журчит ручей:
«Ах, что за сон
Смежил ресницы?
Уж скрылся он…
Стрекозы, птицы –
Люблю, привет!
Поля, дубравы,
Листочки, травы!
Его ж? О, нет:
Его – люблю ли?
Мне лишь в июле
Пятнадцать лет».

Когда ты купаешься в речке,
Резва и мила, как ребенок, –
И там, на траве изумрудной,
Белеют одежды твои, –
А я, опираясь на локти,
Глазами следя за тобою,
Лежу на песке – и свирели
Стараюсь любовь передать, –

О, как я люблю эти воды,
И в их синеве серебристой
Движенья лилейного тела,
И белую ткань на траве;
Но больше певучей свирели
Люблю я твой смех беззаботный:
Вот он, по воде раздаваясь,
И в небе, – как птичка, – звенит.

Девушка

Ах, как я рада! Я рада пожару заката!
Счастьем и ясной печалью душа так богата!
Что ж не восходом на утре любви я пленяюсь?
Верно, – спокойно, покорно – я с жизнью прощаюсь?

Юноша

Милая, нет! Ты пленяешься юною грустью:
Светлый поток, истомленный, не клонится к устью, –
Он лишь темней, в серебристом тумане влекомый;
Тайной дыша, благодатною веет истомой.

– Мой милый, мой милый, меня заманило мечтанье
Из темного леса в твой светлый пестреющий сад.
Мой милый, мой милый, меня истомило молчанье
Под сенью навеса в зеленом жилище дриад.

– Зачем, о дриада, зачем из лесного приволья
Ты к плену влечешься? Зови, о, зови же скорей
Все племя людское в объятья зеленого мира!
Молчишь? Уходи же: по нем я навеки томлюсь.

И вечно дриада тоскует в зеленом приволье –
И слышит, всё слышит: «Зови, о, зови же скорей
Ты племя людское в объятья зеленого мира!»
И всё шелестит: «Ах, по нем я навеки томлюсь!..»

Тоскует и милый: когда б не манило мечтанье
Для темного леса покинуть пестреющий сад!
Всё слышится: «Милый! Меня истомило молчанье
Под сенью навеса в зеленом жилище дриад!».

Кентавров бешеных стада
Скакали но лесам и долам.
Нам, нимфам, чуялась беда
В их вопле яростно-веселом.
Уж солнце, рдея, как костер,
Сквозь ветви, низкое, пылало, –
А в нашей роще всё ж немало
Тревожных, трепетных сестер
Приюта зыбкого искало.

Моей двенадцатой весне
Был стыд и ужас непривычен;
Весь этот день являлся мне
Так боязно-своеобычен;
Где, где вздохнет свободно грудь?
В часы смятенья и тревоги
Нет одиночеству дороги.
О, если б хоть куда-нибудь
Мне помогли укрыться боги!

Куда ж смятенную тоску,
Свою тревогу выше меры,
Свое томленье повлеку?..
И вдруг очнулась у пещеры.
Шуршащий плюш завесил вход…
Прохлада, тьма, уединенье…
В последнем, трепетном волненье
Спешу – вхожу – гляжу – и вот –
Неизъяснимое виденье!

Громадного кентавра лик
Рыжебородый, грубый, старый
Над нимфой дремлющей поник…
В руках с звенящею кифарой,
На деву устремив глаза,
Исполнен страсти и печали,
Он пел… И стройно так звучали
Напевы неги… И слеза
В морщинке тлела… Я… ушла ли?

И не ушла, и не вошла:
Вся предалась иному строю –
И миг за мигом я жила
С моей прекрасною сестрою, –
На ложе лиственном дремля,
Полна таинственным желаньем…
А где-то – с воплем их и ржаньем
Кентавров бешеных земля
Встречала гулом и дрожаньем.

Светлое озеро тихо плескало.
Тихо плескали и грезы во мне.
Жаркое солнце к закату клонилось.
Ярко сияли прибрежные рощи,
Вея покоем, глядясь в глубину.

Грудью вдыхая разымчивый запах
Листьев, и хвои, и трав, и воды,
Я на коряге сидел, в отраженье
Видя и рощи, и небо, и солнце,
Берег зеленый, корягу, себя.

Нежась лениво, глядел я и слушал.
Мирный кузнечик вблизи стрекотал.
Звонко кукушка считала мне годы.
Воды шептали, деревья шумели.
Слушал, глядел я, лицо наклонив.

Кто ж это смотрится вместе со мною?
Вот голова приклонилась к моей…
Щеки румяные, космы седые,
Кроткой улыбкой шевелятся губы,
Синие глазки, вот – лоб, вот — рога…

Друг! для чего прибежал ты из лесу —
Резвый, молчишь у меня за спиной?
Или наскучила воля лесная?
Иль захотел ты украдкой шепнуть мне
Тайну земли?..

Караульщик! – тише! тише!
Видишь – свет в оконной нише,
Слышишь — шепот шелестит…
Ведь она – не спит?
Ал, смотри же – выше! Выше!
Кто-то вон — с балконной крыши
Что-то сбросил – ловко слез, –
В темноте — исчез.
Вон висит еще веревка…
Ты! Взлезай же – быстро, ловко!
Настежь – светлое окно.
И пока – темно.
Ну, живей! Уж брезжит зорька.
Что же ты смеешься горько?
Блещут слезы, слезы — ах! —
На твоих щеках?