Юрий Верховский - Струны: Собрание сочинений

Радостно ветер шумит над рекою в соснах и елях,
Птичка какая-то вдруг, близкая, нежно пищит,
Я ж оглянусь на белеющий в зелени дом – и невольно,
В прошлом привычной мечтой, образы вижу людей,
Живших когда-то; меж ними – поэт, хозяин, мечтатель:
Он и гвардейцем служил, он и сатиры писал,
Драмы, элегии; он же и лен обрабатывал славно;
Он же сигарный завод в дедовском доме завел;
Правил лихие пиры, угощая званых – незваных.
В доме, в столовой – его, с дедами рядом, портрет.
Сам же, добрый поэт и старый барин, спокойно
Между родимых гробов спит за церковной стеной;
Радостно ветер шумит над рекою в соснах и елях.
Птичка какая-то вдруг, близкая, нежно пищит.

Думал ли давний строитель, когда воздвигал этот белый,
Строгий в своей простоте и величавости дом, –
Дом, озирающий ясно с холма и леса, и поляны,
Волгу меж ними внизу, – ныне сто семьдесят лет, –
Думал ли он о дальних, ему чужих поколеньях,
Или о благе людей, или о славе в веках?
Нет, он думал о жизни своей, о семье и о детях,
Как бы удобней прожить в милом привычно краю.
Но – поколенья сменились – и новые, дальние люди
Жизнью наполнили дом, жизни ему не придав:
Он, как прежде живой, и им о жизни вещает,
С древней своею красой – юную вечно красу
Им указует в себе и вокруг и жизни их учит:
Только живой для себя жизнью живет для людей.

Круглая, желтая низко луна; огромная, смотрит
Ясно сквозь нежный узор кружева юных берез.
Как хорошо нам тихо идти в желтоватом сиянье –
Словно при теплом огне. Хочется долго бродить,
Только всё выше луна, всё меньше; вот зеленеет
Бледный серебряный круг; темная роща внизу
Холодом августа влажным овеяна. Зябкие члены
Дрогнут невольно. Домой хочется, вижу, тебе.

Плавно катится луна из облака в облако; вспыхнет
Низко зарница порой в смутной дотоле дали;
Тихо березы стоят под бесшумным влажным дыханьем
Ночи – и только в граве нежно кузнечик звенит.
Всё над спящей усадьбой мне веет миром, знакомым,
Радостным сельской душе; но отчего же ничто
Так не лелеет ее миротворно, любовно, как запах
Ржи, потянувший ко мне, — плотно лежащих снопов,
Полных, сухих, наполняющих ригу – здесь, у дороги?
Близкому, видно, к земле вышней отрадою – хлеб.

Ночью сидел я мирно с пером в руке и работал.
Томики новых стихов всё листовал и писал.
Тихая ночь со мною стихи читала. Нежданно
В темные двери влетел, злясь и мечась, нетопырь, –
Бился в углу, трепыхал и падал на пол – и снова
Кверху беззвучно взмывал, – как исступленный, дрожа.
С дерзким вступил я в бой — и его изгнал я бесстрашно.
О, не труднее ль борьба критика с тучей стихов?

Помню, бесшумно летал козодой по старому парку;
Слушаю – вопли совы, филина дьявольский смех.
Прежним элегиям ночь благосклонная стройность внушала;
Нынче… иль ей надоел медленный стих эпиграмм?

Знай: говоря о житейском, поэт, о живом ты вещаешь;
Жизнь ли живую поешь – вечная жизнь пред тобой.
Вечность гласит о бессмертье, бессмертье – о смерти; воспой же
Смерть – обновленную жизнь – в бренном, житейском, живом.

Чужестранец

Девушка стройная! Мне не забыть, как я, обессилен,
Влагой живою вотще рвался уста охладить, –
Ты ж из-под сени дерев над ручьем, как виденье, предстала, –
Звонкий наполнив сосуд, гибко склонилась ко мне…
Кто ты? И что за ручей, подаривший мне исцеленье?
Как же я вас помяну в дальней отчизне моей?

Дева

Этот ручей – Иппокрена, а я называюсь Эрато.
Странник! На трудном пути чаше о нас вспоминай.

Как задымится луг в вечерних теплых росах,
Отдохновительно кладу я гнутый посох,
Заботливый пастух – найти невольно рад
Усладу краткую среди затихших стад.
Меж тем как на огне варится ранний ужин,
Здесь обретаю я, с Каменой сладко дружен,
Цевницу мирную на лоне тишины,
И звуки томные, медлительно слышны,
Покой души поют, поют любовь и Хлою;
А ласковая ночь и медом, и смолою,
Цветами и дымком забытого огня –
И вдохновением повеет на меня.

Сидели мы тихо в уютной и теплой землянке,
Вдвоем у огня коротая ненастливый вечер
И наш разговор иногда прерывая невольно,
Чтоб слышать дыханье уснувшего первенца-сына.
Уж руки нехитрую делали сами работу:
К нам отдых сходил после долгого дня трудового.
Но вот постучали; жена отложила плетенье,
Чтоб дверь отворить. И пахнуло дождливою ночью –
И странник вошел. Он с поклоном просил о ночлеге.
Его, обогревши, к столу мы скорей посадили
И с ним разделили беседу и пищу простую,
Вблизи очага для него мы постель разостлали,
А сами на листьях легли к колыбели поближе.
И скоро вкусили усладу благих сновидений.
Еще я дремал, как услышал, что сын наш тихонько
Заплакал во сне, и привычно промолвилось: «мама».
Она, приподнявшись, запела чуть слышную песню
И с ласковой нежностью, медленно, в полудремоте,
Почти не касаясь рукою, поглаживать стала
Не сына – меня. Рассмеялись мы весело оба,
Беззвучно – боясь потревожить и сына, и гостя.
И скоро все четверо спали покойно и тихо.

Льдины плывут по реке. А уж ты свой челнок снаряжаешь:
Руль за кормой укрепив, новые весла несешь;
Парус твой ветхий починен, натянуты снасти тугие;
Тут же, на влажном песке ты невода расстелил.
К белому лбу прикасаясь всегда загорелой рукою,
Вот – из-под хмурых бровей смотришь в широкую даль:
Пар на востоке алеет. Холодные светятся воды.
Вешнее солнце встает. Льдины плывут по реке.

Юноша

Знаешь, как сладостно, друг мой, в дождливый вечер зимою
Прялки жужжанье внимать, пальцев движенье следить
Девушки милой и нежной в знакомой хижине… Будто
Музыке внемлешь душой, пляскою взор веселишь…

Друг

Или движенью стиха отдаешься ты сердцем стучащим:
Деву — певицу любви – слышал на Лесбосе я;
Дивная пела любовь и с любовью свое веретенце:
Женских служений печать, светлая, красит чело.

Юноша

Словно желанья влюбленных, пленительно сладостна Сафо;
С прялкой вечернею в лад вдруг задрожавших сердец
Стройно б воспела она молодые, живые восторги!
Так; не ее ли сейчас ты, вспоминая, почтил?

Друг

Нет! Но мудрым урокам ее вверялась певица,
Чтоб возрасти и воспеть прялку свою – и любовь.
Пусть же, как ей, – веретенце тебе о любви напевает.
Песней – любовь говорит. Любишь, – так песне внемли.

Сколько бы ты ни любил, – поцелуем тебя знаменуя,
Вновь прикоснется к челу тот же невидящий бог.
Делию, Дафну, Лилету владычицей ты нарицаешь, –
Свежим, душистым венком каждую пышно укрась.
Юному сердцу послушный, лишь зовам иным не покорствуй:
Верный себе самому верен и воле богов.
Боги покорны незрящему, Делия, Дафна, Лилета –
Верь – увенчают тебя свежим, душистым венком.