Константин Бальмонт - Константин Бальмонт и поэзия французского языка/Konstantin Balmont et la poésie de langue française [билингва ru-fr]

На дне морском подводные растенья
Распространяют бледные листы,
И тянутся, растут как привиденья,
В безмолвии угрюмой темноты.

Их тяготит покой уединенья,
Их манит мир безвестной высоты,
Им хочется любви, лучей, волненья,
Им снятся ароматные цветы.

Но нет пути в страну борьбы и света,
Молчит кругом холодная вода.
Акулы проплывают иногда.

Ни проблеска, ни звука, ни привета,
И сверху посылает зыбь морей
Лишь трупы и обломки кораблей.

Au tréfond de la mer les plantes sous-marines
Étendent leur feuillage pâle,
Et elles s'allongent, et croissent comme des fantômes,
Dans les silences de la morne ténèbre.

Elles sont lasses du repos de la solitude,
Le monde de la hauteur inconnue les attire,
Elles veulent l'amour, les rayons, la tempête,
Elles rêvent de fleurs qui seraient parfumées!..

Mais il n'est pas de voie vers le pays de lutte et de lumière.
Et autour d'elles l'eau froide se tait.
Et les requins de temps à autre passant, les outrepassent…

Pas un trait de lumière, pas un son, rien d'amène…
Et d'en haut, l'ondulation des mers envoie
Des cadavres seulement, et des épaves de navires…

Заводь спит. Молчит вода зеркальная.
Только там, где дремлют камыши,
Чья-то песня слышится, печальная,
        Как последний вздох души.

Это плачет лебедь умирающий,
Он с своим прошедшим говорит,
А на небе вечер догорающий
        И горит и не горит.

Отчего так грустны эти жалобы?
Отчего так бьется эта грудь?
В этот миг душа его желала бы
        Невозвратное вернуть.

Все, чем жил с тревогой, с наслаждением,
Все, на что надеялась любовь,
Проскользнуло быстрым сновидением,
        Никогда не вспыхнет вновь.

Все, на чем печать непоправимого,
Белый лебедь в этой песне слил,
Точно он у озера родимого
        О прощении молил.

И когда блеснули звезды дальние,
И когда туман вставал в глуши,
Лебедь пел все тише, все печальнее,
        И шептались камыши.

Не живой он пел, а умирающий,
Оттого он пел в предсмертный час,
Что пред смертью, вечной, примиряющей,
        Видел правду в первый раз.

Le lac dort. Tout se tait. L'eau miroitante rêve.
Seul, parmi des roseaux près d'une anse gisant,
Un chant mélancolique avec lenteur s'élève
        Comme d'un cœur agonisant.

C'est un cygne mourant qui se lamente et pleure.
Et l'on dirait qu'il parle à son passé, tout bas.
Et dans le ciel, le soir, qu'un rayon pâle effleure,
        Brûle et ne se consume pas.

Mais d'où vient que le chant si tristement s'exhale?
D'où vient qu'un tel émoi fait palpiter ce sein? —
Son âme en lui, son âme, à cette heure fatale
        S'efforce de revivre, en vain.

Et tout, les jours vécus, leur passion, leur grâce,
Tous les clairs firmaments promis à son amour,
Comme une vision trop prompte et qui s'efface,
        S'est évanoui sans retour.

Tout ce qui dort d'irréparable au fond des âges
Il semble que le Cygne en son chant l'ait versé;
Comme s'il implorait, près des natals rivages,
        Le pardon pour tout le passé.

Et lorsque s'étoila le pur ciel d'améthyste;
Lorsqu'un léger brouillard vint flotter sur les eaux,
Le blanc Cygne chanta, plus discret et plus triste…
        Et l'on entendit les roseaux.

Toi seule, il t'a chantée, ô mort! non point la vie.
Et mourant, il sentit se ranimer sa voix,
Pour avoir entrevu dans ta paix infinie
        Le Vrai pour la première fois.

Из-под северного неба я ушел на светлый Юг,
Где звучнее поцелуи, где пышней цветущий луг.
Я хотел забыть о смерти, я хотел убить печаль,
И умчался беззаботно в неизведанную даль.

Отчего же здесь на Юге мне мерещится метель,
Снятся снежные сугробы, тусклый месяц, сосны, ель?
Отчего же здесь на Юге, где широк мечты полет,
Мне так хочется увидеть воды, убранные в лед?

Да, не понял я, не понял, что с тоскливою душой
Не должны мы вдаль стремиться, в край волшебный и чужой!
Да, не понял я, не понял, что родимая печаль
Лучше, выше и волшебней, чем чужбины ширь и даль!

Полным слез, туманным взором я вокруг себя гляжу,
С обольстительного Юга вновь на Север ухожу.
И как узник, полюбивший долголетний мрак тюрьмы,
Я от Солнца удаляюсь, возвращаясь в царство тьмы.

Quittant le ciel du nord, j'allais au midi clair,
Où l'amour est ardent, les champs sont toujours verts.
Je voulais oublier la mort et la tristesse,
Admirer la nature heureuse, enchanteresse.

Mais à peine arrivé dans le midi lointain,
Je me mets à rêver а la neige, aux sapins.
Au pays, où le rêve a plus d'élan, d'audace,
J'aimerais tant revoir l'eau couverte de glace.

Ah! je n'ai pas prévu que le cœur tourmenté
Ne pourrait se calmer au sud clair, enchanté,
Et que de son pays il aimât les tristesses
Plus que d'autres pays la gaieté, la richesse.

Et comme un prisonnier, qui finit par aimer
Le cachot ténébreux, qui le tient enfermé,
J'aime bien le nord froid! Les yeux remplis de larmes,
J'y retourne en quittant le midi, plein de charme!

Между льдов затерты, спят в тиши морей
Остовы немые мертвых кораблей.
Ветер быстролетный, тронув паруса,
Прочь спешит в испуге, мчится в небеса.
Мчится — и не смеет бить дыханьем твердь,
Всюду видя только — бледность, холод, смерть.
Точно саркофаги, глыбистые льды
Длинною толпою встали из воды.
Белый снег ложится, вьется над волной,
Воздух заполняя мертвой белизной.
Вьются хлопья, вьются, точно стаи птиц.
Царству белой смерти нет нигде границ.
Что ж вы здесь искали, выброски зыбей,
Остовы немые мертвых кораблей?

Pris en remuements dans les glaces, dans l'accalmie des mers dorment
Les squelettes muets des navires morts.
Le vent à vol rapide qui toucha leurs voiles
Et, en effroi, s'est enfui! bondit aux cieux —
Bondit! et n'ose pas de son haleine battre la terre,
Pour n'avoir vu partout que la pâleur, le gel, et la mort!…
Comme des sarcophages, les glaces à blocs lents
En une longue multitude surgirent des eaux.
La neige blanche se couche et tourbillonne au-dessus de la vague,
Et emplit l'air d'une candeur mortelle.
Le royaume de la Mort blanche n'a, nulle part, de limites…
— Et, qu'êtes-vous venus chercher ici, ô Rejetés des vagues?
Squelettes muets des navires morts!

Я вольный ветер, я вечно вею,
Волную волны, ласкаю ивы,
В ветвях вздыхаю, вздохнув немею,
Лелею травы, лелею нивы.

Весною светлой, как вестник мая,
Целую ландыш, в мечту влюбленный,
И внемлет ветру лазурь немая, —
Я вею, млею, воздушный, сонный.

В любви неверный, расту циклоном,
Взметаю тучи, взрываю море,
Промчусь в равнинах протяжным стоном
И гром проснется в немом просторе.

Но, снова легкий, всегда счастливый,
Нежней, чем фея ласкает фею,
Я льну к деревьям, дышу над нивой
И, вечно вольный, забвеньем вею.

Je suis le vent libre et toujours, soufflant,
J'agite l'onde et caresse le saule,
Balance l'herbe aux champs et nonchalant
D'un doux soupir aux branches je me frôle.

Vent du printemps, doux messager de mai,
L'azur des cieux, silencieux m'écoute:
D'un rêve ému, je baise le muguet
Et, sommeillant, je languis sur ma route.

Mais inconstant, je change en ouragan,
Fouillant les mers, balayant les nuages,
Et je gémis en traversant les champs
Et reveillant le tonnerre et l'orage.

Puis, de nouveau léger, toujours heureux,
Portant l'oubli, souffle dans la vallée,
Aux arbres verts m'attache langoureux,
D'un soupir doux, comme un baiser de fée.

Она, как русалка, воздушна и странно-бледна,
В глазах у нее, ускользая, играет волна,
В зеленых глазах у нее глубина — холодна.

Приди, — и она обоймет, заласкает тебя,
Себя не жалея, терзая, быть может, губя,
Но все же она поцелует тебя не любя.

И вмиг отвернется, и будет душою вдали,
И будет молчать под Луной в золотистой пыли,
Смотря равнодушно, как тонут вдали — корабли.

Elle est comme une nymphe aérienne et pâle,
La vague dans ses yeux joue en se dérobant;
Leur verte profondeur est sombre et glaciale.

Elle te comblera, si tu viens, de caresses,
Ne se ménageant pas, peut-être, en se perdant;
Mais son baiser sera sans amour, sans tendresse.

Te quittant elle ira sous la lune argentée,
Pour regarder muette et l'oeil indifférent
Les vaisseaux périssant dans la mer agitée.