Евгений Плужник - Ой упало солнце: Из украинской поэзии 20–30-х годов

Привел июнь волшебную теплынь
В притихший сад, в поля — им нету края,
Цветок, синея, не звенит; динь-динь,
Когда пчела коснется, пролетая.

Лишь нежный кубок наклоняет к ней
И тянется за бабочкой бесшумной.
И каждой мошке предлагают: пей!
Цветы, чей спектр — в гармонии разумной.

Учись тому, когда придет твой день —
Отдать народу мед любви прозрачной,
Пусть краски песен радуют людей,
Пусть их повсюду ждет прием удачный.

И незаметно передай векам
Любовь, добро, — нуждаемся в них все мы.
Смерть неизбежна, ты исчезнешь сам,
Но сотни раз взрастут твои посевы.

Кому не грезилось, что незнакомка-Муза
Прекрасной девушкой, приветливой и стройной,
Во времена далекие являлась
Поэтам радости, любви и красоты
И даже нежною свирелью удивляла,
Наигрывая песни им свои.

И всем сдавалось, что беспечную усладу
Счастливцы с нею обретали в роще,
А может быть, над родником прозрачным,
Где солнце искрится, и где смеется месяц,
И где без ветра шепчется камыш.

Не верьте грезам и усопшим не внимайте!
Ветрами, страстностью и жаждою степей,
Тоской удушливой и буйными дождями —
Несется бурно жизнь над всеми нами,
Нуждаясь в том, чтоб строй в ней был и лад.

Вдруг просыпается мелодия мажора
На дне тревожной и тоскующей души,
И сам дивишься своему творенью,—
А если кто-то предположит — веришь,
Что был обласкан незнакомкой-Музой.

Круг тревожный желтых пятен,
Слов бездушных череда…
Может, солнца свет закатен?
Ну, а если нет, тогда

Мне б вернуть не краски мая
И не розы, не огонь
(Это радость, но шальная,
Как песок, что жжет ладонь),

А хрустальный день на воле,
Молодого сердца зов,
Труд и песню в чистом поле,
А на горке — скрип возов,

Птиц, собравшихся к отлету,
Гладь озер, где гаснет звук,
Легких мыслей позолоту
И беспечный час разлук.

Горбится, горько рыдая,
День, подытожив судьбу,—
Бондаревна молодая,
Мертвая, стынет в гробу.

Туч собирается свора,
Стонет толпа: — О злодей,
Власть твоя кончится скоро,
Собственник темных людей!

Черное шепчется жито,
Ветер стучится в окно;
Меду-вина не испито,
Будет, ой будет вино!..

И вот напоследок я слышу
Бездушное слово: прощай!
Миную Госбанка афишу,
Во мне утихает печаль.

Напрасна попытка — смириться,
Хоть я к примиренью готов.
Ведь поймано слово, как птица,
В воздушную сеть проводов.

Ему улететь не придется,
Глухую тоску унося,
Ведь солнце повсюду смеется,
Эпоха веселая вся.

День светлый притомился и притих,
Дав глубину лазурному покою,
Нисходит солнце тихо за рекою
К раздолью грустных вечеров моих.

Надолго остановится у них
И пламенеет позднею красою,
Как будто бы приводит за собою
Ряд миражей кроваво-золотых.

Окончен день. Но лучезарно-нежный
На синь небес и на простор надснежный
Разлился свет, и долго нету тьмы;

Лишь месяц серебристый тенью вышит,
Узоры темно-синие он пишет
На пышных одеяниях зимы.

Он с башни-вежи
Глядел на бор.
Там след медвежий
И волчий взор.

И бродят туры —
Цари лесов,
И дуб там хмурый,
И клекот сов.

Глядел — и крепче
Копье сжимал,
А сокол-кречет
Ему внимал.

Воловья выя,
Громо́вый крик;.
Не Византия,—
К степям привык.

В победу веря,
Кольчугой скрыт,
Рогами зверя
Не будет сбит.

О Мономаше!
Не уверяй,
Что счастье наше —
Покорность, рай.

В прах обратится
Чернец-монах,
Копье ж и птица —
В твоих руках!

Гремит отвагой
На все века
Тот крик варяга,—
Гроза врага!

Месяц сияньем скуп
После багряной зари.
Город — каменный куб,
Сонная грусть — фонари.

Делу служить охоч,
И не заметил я,
Как уходила ночь
Тихо в немые поля.

Делу служить охоч,—
Книги, бумага, стол.
Все неудачи — прочь!
Мыслям даю простор.

Будто и нет стены,
Будто исчез потолок,
Вижу: идут чабаны,
Путь их тернист, далек.

Слышу твой первый крик,
Пращур мой, крик земли,
Ты ведь с пещер привык
Слушать людей, что злы.

Темным сказал: «мое —
Женщина, конь, стрела»…
Сын за тобой встает,
Солнце узрев и орла.

Первая мысль летит
В необозримый мир,
Первая песнь звенит,
Славя солнце-кумир.

Всюду парит орел,
Солнце светит для всех.
Мир человек обрел,
Радость рождает смех.

Может, не сын — лишь внук,
Может, не внук, а все —
Станут детьми наук,
Гимны споют красе.

Света и тьмы игра,
Ум в небеса устремлен,
Жаждет любви, добра,—
Сбудься, мечтателя сон!..

Лезвием слов
Клады наметь.
Голос наш нов —
Гневу греметь.

Черным полям —
Острый лемех.
Слышит земля
Песню-разбег.

В синий эфир
Мчись, самолет!
Наш ныне мир
Дерзких высот!

Строим в труде
Радость и смех,—
Ищем везде
Счастье для всех!

Гордый Рим… Победы легиона…
«Энеиды» бронзовой строка…
В наши дни, когда красны знамена,
Кто вспомянет прошлые века?

Консулы и преторы — до них ли?
Лесбия, Катулла не ласкай!
Игрища бесстыдные утихли,
Колизей, из мглы не возникай.

Новый век… И ныне в каждой школе
Юноши, любители погонь,
Полистают книгу Джованьоли
И прочтут про гнев и про огонь.

Он выходит, гладиатор смелый,
На арену двадцати веков
С тем, кто жизни делатель умелый.
Нет преград для них и нет оков.

Новые взрастают легионы
С жаждою вселенских перемен.
Революций красные знамена
Реют, поднимая люд с колен.

Весь день — над бульварами дождик висящий,
Затихнет и снова польет невпопад.
К чему нам элегий мотив моросящий,
Потрепанный, словно кашне напрокат?

Ты, выйдя на улицу, грохни уда́ло,
По камню ударь молотком молодым
Для тех, кто в квартирах мечтает устало,
И солнце тебе усмехнется сквозь дым.

Умолкни, слезливая эта капелла,—
Пусть ветром разносится гордая весть:
Над городом новый встает Кампанелла
И к солнцу взлетят самолеты — не счесть!