Георгий Раевский - Одинокий прохожий

«Беатриче, Лаура, Изольда, — плеяда
Изумительных, тонких, певучих имен,
Золотые цветы за оградою сада,
Неземное виденье, несбыточный сон.

Как влечет за собой, как таинственно ранит,
Этот странный, смертельно-пленительный зов,
И какою тревогою сердце туманит —
Не найти для нее выражений и слов…»

Нет, не синие дали, не дымные горы
Помогают нам жить, не виденья во мгле, —
Но простая любовь к человеку, который
Ждет, чтоб мы охраняли его на земле.

Да, к такому, как есть, без прикрас и нарядов, —
Но насколько же проще, правдивей, верней —
Эта жалость к тому, кто находится рядом,
С каждым днем, с каждым часом все больше, нежней.

Победителей нет — и не будет.
Если кто и останется жив, —
Никогда он уже не забудет
Ослепительный, огненный взрыв,

И на месте цветущего града
В кружевных колоннадах, в дворцах, —
Призрак гибели, тленья, распада,
Щебень, пыль и обугленный прах.

Так о чем же поешь ты нам, птица,
В мягком свете купаясь крылом?
Или, может быть, нам только снится
Дикий сон с безысходным концом,

И твоя золотая беспечность
Бесконечно мудрее: за ней
Сразу — свет и сиянье, и вечность,
Недоступные взору людей.

Это не птица дорогой пустынной
В воздухе синем высоко летит, —
Знамя Израиля над Палестиной
Бьется, и плещет, и вольно шумит.

Камеи и травы, олив узловатых
Низкие рощи на склонах холмов;
Дали виднеются в пестрых заплатах
Нив золотистых, зеленых садов.

С песней протяжной и с песней веселой,
Радость в которых и труд заодно,
Каждый налившийся колос тяжелый,
Каждое дерево здесь взращено.

Снова пшеницы раскидистый ворох
Руфь собирает, бродя по полям,
Нового дуба таинственный шорох
Слышится там, где стоял Авраам.

Слушай, Израиль, боровшийся с Богом,
Благословенье принявший Его:
По бесконечным, по страшным дорогам
В землю отцов твоих не для того

Ты возвратился, чтоб стены Сиона
Враг твой безжалостный мог покорить.
Яростный бег колесниц фараона
Снова ты в силах был остановить.

Скоро уж снова в задумчивом лоне
Медленной генисаретской волны
Брошенный невод спокойно потонет,
В синей воде отразятся челны.

Снова взойдет утешительный колос
Средь благодатных, средь мирных холмов,
Где раздавался единственный голос
Лучшего из твоих лучших сынов.

Никто не восклицает на псалтири,
Не пляшет, видя пред собой ковчег.
Все холодней и глуше в темном мире,
И время молча падает, как снег.

Как это стало, как это случилось?
По-прежнему торжественно горят
Большие звезды, как Господня милость,
И камни о согласье говорят.

О, радость, ты дана была от века,
Как утешение, как горний свет,
Как чудная подруга человека, —
И нет тебя… Ковчега с нами нет.

Мы целый день закидывали сети:
Лишь ракушки да тина, — ничего.
Но Ты сказал: «Закиньте!» — и как дети
Послушались мы слова Твоего.

С трудом из вод глубоких извлекли мы
Великий Твой и трепетный улов.
В тумане синем и неуловимом
Уж не видать окрестных берегов.

Лишь эта обличающая груда,
Покорная велениям Твоим…
И мы, свидетели прямого чуда,
Как громом пораженные стоим.

Всё замерло среди земного круга:
Не шелохнутся воды, ветер стих,
Лишь рыбы бьются сильно и упруго
По доскам дна, у самых ног Твоих.

Думал ли я, когда был богатым,
Что стану бедным, как этот слепой,
Который идет за своим вожатым,
Вытянув руку перед собой?

Думал ли я, когда солнце сияло
И птицы взвивались в воздух, — что вдруг
Останется так нестерпимо мало
Скупого и скудного света вокруг?

Ночь наступает, уже наступила:
Хлынула к окнам, течет за стеной…
Господи, дай только сердцу силы
Помнить, что Ты и во тьме со мной!

Поэзия — не томный, лепет,
Не темный бред, не грубый рёв, —
Она — внезапный шум и трепет
В  огне рождающихся  слов,

Их радостное столкновение,
Полёт, падение, полёт…
Ее начало — изумленье,
И музыка — ее оплот.

Потом, когда остынет лава,
Когда придет иль не придет
Непрочная земная слава, —
Душа по памяти найдет

Тех, полных боли и тревоги,
Незабываемых часов
Как бы зажившие ожоги
На теле неподвижных слов.

Посмотри: в открытом поле
Заблестел на солнце плуг.
Хорошо следить на воле
За трудом спокойных рук.

Всюду, где дружит с природой
Умной дружбой человек, —
Мельницы вращают воды
Полнозвучных вольных рек,

Яблони, всходя по склонам
Низкорослою семьей,
Отдают ему с поклоном
Урожай осенний свой,

И вечерний дым над кровлей
Мирного его жилья,
Как привет его сыновний,
Всходит в звездные края.

Крошечный и неумелый
Птенчик выпал из гнезда.
Мать за кормом улетела,
Желтоглазая беда
Бродит тигровой походкой…
Бросься и спаси скорей
Хрупконький комочек кроткий
От стремительных когтей.
Сделай маленькое дело:
Наклонись и огради, —
Если хочешь, чтоб запело
Сердце у тебя в груди.

Подумаешь: — птица!.. Здесь гибнут миры
От дикой и темной и страшной игры,
Здесь люди волками глядят друга на друга,
Здесь нет больше места дня брата и друга.

А ты над беспомощным, жалким комком
Склонился с растерянно-нежным лицом
И внемлешь взволнованно, как откровенью,
И дрожи чуть слышной, и сердца биенью…

Кончаются, слабеют звуки,
Вечерняя подходит мгла, —
И только сохранили руки
След благодарного тепла
И кроткого прикосновенья.
Ну, что ж, на самый малый срок,
На легкое одно мгновенье
Ты в мире был не одинок.

Не сказать, — да и не надо
Говорить!.. Дай руку мне:
Есть большая в том отрада,
Что на самой глубине

Знаем мы одно и то же,
Об одном с тобой молчим, —
Значит, был недаром прожит
Долгий день. Вот мы сидим,

Кроме самого простого,
Ни о чем не говоря, —
Но стоит за каждым словом
Жизнь моя и жизнь твоя.

И часами слушать звуки
Я готов речей твоих,
На стареющие руки
Все глядеть и гладить их.

Возле серого камня
Пробегает поток;
Там, у самого камня,
Притаился цветок.

В звездно-синие ночи
И в палящие дни
Неприметный цветочек
Остается в тени.

Вольно голосом звонким
Распевает поток.
Слабым запахом тонким
Отвечает цветок.

Больше дать он не может
В скромной доле своей,
Но, быть может, дороже
Драгоценных камней

Это пятнышко света
Там, где влага и мгла,
Радость чистая эта
И простая хвала.