Георгий Раевский - Одинокий прохожий

Как в бурный день на пажити и нивы
Сквозь облаков внезапные разрывы
Широко хлынет целый хор лучей, —
Во мрак встревоженной души моей,
Так свет вошёл. И, пением охвачен,
Я встретил с ликованием и плачем
Тот образ, что от высшего огня
Был послан сжечь и сохранить меня.

Любовь моя, сестра моя,
О если б знала ты, с какою
Печальной бережностью я
Тогда склонился над тобою.

Нет, нет, дыханья твоего
Я не обжег, не тронул страстью, —
Но мне была тоска по счастью
Отрадней счастья самого.

«Люблю, как друга, как большого друга…»
— Не стоить, друг: вернее, — как врага!
Летит, летит неистовая вьюга,
И вспять река бежит на берега.

И детским лепетом, и жалким бредом
Звучат о мирном счастии слова:
Их ветер мнет и рвет, — за нами следом
Они шумят, как листья, как трава.

Но этот дикий голос: в непогоду,
В ночь, ветер, мрак и стужу — он поет,
И кто на звук его выходит, — тот
Встречает страшную свою свободу.

Как снимают с руки кольцо,
Как бросают в глубокую воду, —
Возвращаю тебе, сестра,
Возвращаю тебе свободу.

Возвращаю, — но ты сама
Скажешь мне: «храни ее, милый!», —
Если смелости у тебя,
Если веры больше, чем силы.

Любовь моя! Нет, ты не умерла,
Нет, — дикой, грозной птицею из пепла
Восстала ты, восстала и окрепла.
И вот молниевидные крыла

Тебя несут. И страшно мне следить,
И страшно мне взирать на путь твой горний.
Свирели детской ты была покорней…
Когда б я знал, как можешь ты парить.

Что говорить: не так уже легки
Все эти дни, и месяцы, и годы.
У нас у всех по линиям руки
Гадалка прочитала бы: невзгоды,

Нужда, изгнанье, — длинный список бед…
Но одного она б не прочитала:
Когда б могли мы ряд поспешных лет
Вернуть назад и все начать начало, —

Что ж, разве не ушли бы мы опять,
Что б средь чужой и чуждой нам породы
Жить, мучиться, — но все-таки дышать
Холодным, горьким воздухом свободы…

Юноше — горячий конь,
Знамя, слава и огонь.
Но достойней встретить мужу
Грудью — ледяную стужу.

Не широкие орлы
С гордым клёкотом над нами, —
Ветер средь растущей мглы
Резкими летит кругами.

В мире нет такой стены,
Что б укрыла за собою,
В мире нет такой страны,
Где к прозрачному покою

Мы вернуться бы могли.
Трудно вырастают всходы
Той дорогой, где прошли
Эти каменные годы.

Средь тяжелых скал одна,
Все сильней и непокорней,
Медленно растет сосна,
Укрепляя в бурю корни.

Все стихло на исходе дня,
И мы с тобой притихли сами.
Ты молча смотришь на меня,
Четырехлетними глазами,
Такими чистыми, что мне
Все ближе хочется склониться
К их синеватой глубине,
Чтоб снова — чудом — очутиться
Там, где вечерняя волна
Почти сквозь сон тебя качает,
Где медленная тишина,
Как белый лебедь, проплывает.

Трудолюбивые руки, которые пряли
Тонкую пряжу, широкий кроили хитон,
Смуглые женские руки не знали,
Знать не могли, кому достанется он:
На просторах полей, по тропам неприметным
Звездной ночью, на утренней ранней заре,
С солнцем, пылью, дождем дружил он и с ветром,
Чтоб средь зеленых олив на высокой горе
Вдруг просиять. Вот эта простая, вот эта
Бедная ткань — непорочного снега белей.
Что же с того, что мы не видели света,
Что не могли коснуться одежды Твоей!

Апрельский день прозрачен был и звонок;
Сквозь блеск, мелькание и голоса
Я быстро шел, — и встречный негритенок
Внезапно поднял на меня глаза.

И вдруг, каким-то трепетом объятый,
Я на одно мгновенье онемел:
Как выточенный ангел из агата,
Он в душу мне внимательно смотрел.

Так, где-то в Африке, в глухой деревне,
Тому уж около двух тысяч лет,
Вот этого ребенка предок древний
Смотрел ослу и путникам вослед.

И то, что он увидел, сохранилось,
Передалось таинственно в веках,
И удивленным чудом затаилось
В его чуть влажных и больших глазах.

Как будто здесь, средь площади убогой,
Из самой глубины души своей
Он вновь увидел белую дорогу
И тихое сияние над ней.

Проходят дни, и месяцы, и годы,
Все так же солнце поутру встает,
И ночью звезд горящих хороводы
Огромный заполняют небосвод.

И только память крыльями большими
О прутья клетки бьется и поет:
«Аще забуду тя, Иерусалиме…»
И снова ночь, и новый день встает.

Не говори, что в пыль и прах и дым
Все превратятся образы земные…
Так хорошо глядеть в глаза живым
И радоваться, что они живые.

Протянутая встречная рука —
Простейшее свидетельство о чуде,
И бьющаяся жилка у виска,
И прядь седая… И не только люди.

Взгляни кругом: вот след от колеса
На гравии, вот потемневший камень,
Вот лужица воды, — но небеса
В ней синие со всеми облаками.

Я тоже знаю, знаю, как и ты,
Что всё пройдет, что здесь ничто не вечно…
Но вот, кружась, спокойно с высоты
Слетает клена лист пятиконечный, —

И так он в длинных солнечных лучах
Прозрачно и прохладно золотится,
Что кажется: один беззвучный взмах —
И время остановится, как птица,

На миг один… Но вся душа твоя,
Затрепетав, замрет в сиянье этом,
Вот в этой милой точке бытия,
Наполненной молчанием и светом.

Научи меня слушать часами,
Так же просто и тихо, как ты,
Как поет тишина голосами
И земли, и травы, и звезды.
Лишь порою большими ветвями
Им в ответ ты едва прошумишь.
Научи меня слушать часами,
Как ты молишься, как ты молчишь.

Как пеликан своею кровью
Готов детенышей вскормить, —
Живой и огненной любовью
Слова ты должен напоить.

И бросить в мир: пускай на воле
Живут… Запомни навсегда,
Что опыт настоящей боли
Не пропадает без следа.

Но каждое зерно и семя,
Всё, что в слезах посеял ты,
Когда придет и срок и время,
Даст благодатные плоды.