Марк Тарловский - Молчаливый полет

Жарь из кружек!
Царь наш лют!
Флот из пушек
Шлет салют.

Пир горою,
Вширь Нева —
Рою, строю
Острова.

Страх отбросьте,
Враг и брат, —
Жарьте в гости,
Царь-де град!

Шапку набок,
Жми, сапог,
Лапай Гапок,
Милуй бог…

Уж не баб ли
Сменим флот? —
Мы на сабле
Женим бот.

Душу ль терпкий
Сушит червь —
Пьем за верки,
Пьем за верфь!

В сушке — срубы.
Стружки — «штурх»… —
Вытер губы
Питер-бурх.

Пили гости,
Ела рать —
Сели в кости
Поиграть:

Нечет в зерни
Мечет люд,
Флот — вечерний
Шлет салют…

Мир с тобою,
Вширь, трава, —
Рою, строю
Острова!

Когда на сердце гадко,
Когда душа во тьме,
Веселая загадка
Рождается в уме:

Как вымысел веселый,
Как беззаботный стих —
Старинные камзолы
В аллеях золотых.

Там фрейлинами — павы,
И фрейлины — под птиц,
Там эхо длит забавы
Пяти императриц,

Так, в страхе перетруски,
Декабрьский «пардон»
С французского на русский
Как «бунт» переведен…

Там ветреные марши
Над городом глухим
И вдовы-генеральши,
Внимающие им,

Играющая белка
В нетронутой тени
И мальчик-скороспелка
За томиком Парни…

Я ходил и дышал красотою
Ненаглядного града Петрова,
Я над Мойкой боролся с собою,
Чтоб не броситься вниз головою
Перед домом, где выбито слово,
Возвещающее — ах, не верьте! —
Об одной неожиданной смерти.

Это здесь, как сосновые ветки,
Колыхались московские предки
И, как ветхие пальмы Завета,
Караулили негры-нубийцы,
В этом граде скрещенного света,
Столь суровом для сердца поэта
И столь нежном для самоубийцы.

Уехал Хлестаков…Бряцает сбруя,
Бряцают мысли, путаны и дики:
У Земляники дочь Перепетуя,
Перепетуя дочь у Земляники…

Марья Антоновна! Что в грусти проку?
Плечо горит, и взор в окно стремится…
«Сорока полетела…» Да, сорока,
Но вещая, но радостная птица!

Летел, летел в хвостатом фраке щеголь,
Настрекотал, сорочий, ревизора…
Пусть навсегда уехал он, и Гоголь
Останется при званьи щелкопера,

Ей нипочем: в душе ее девичьей
Он светлый сон, он принц и нареченный.
Пускай, как шут, осмеян городничий,
Пускай судья трепещет, потрясенный,

Пускай беда, страшнее почт и Турций,
Как взяточник грозит его борзятне,
Но память о залетном петербуржце —
Что может быть печальней и приятней?…

Императорского русского посла,
Грибоедова убили в Тегеране…
Что наделали вы, жадные убийцы?
Будто русские и сами уж не могут
С их же, с собственным, расправиться поэтом?
Если тщились оказать вы им услугу,
Вы ошиблись, дорогие персияне! —

Русские еще покажут миру,
Как они своих поэтов любят:
Собственными душат их руками,
Собственными их ногами давят,
Кровью их родную землю поят.
Глупые и жадные убийцы
Вы увидите лишь через восемь лет,
Как поставят русские к барьеру
Лучшего из всех своих поэтов
И на загнанного ими наведут
Пистолет французского бродяги.
Но пройдет еще четыре года —
Лермонтов поспеет на закланье,
И убьет его не чужестранец,
Не случайный, подставной убийца, —
Свой же брат убьет его — военный,
Богу чести преданный дурак.
Да, напрасно вы поторопились,
Убивая русского посла:
Не сочли вы каиновых рук,
Не прочли иудиных сердец
Соплеменников его и братьев!
Сами бы они его не хуже —
Потому что ценят песнопенья
И умеют песню оплатить…
Иль не знали вы, что он — поэт?
Спрашивайте в следующий раз,
Не поэт ли тот иноплеменник,
Для кого вы камень припасли.

Погрозит муллам чумазым
Шах над мертвым дипломатом
И откупится алмазом,
Тонким и продолговатым.

Царь же, этот камень синий
На ладони возлелеяв,
Скажет: — Жаль, что на чужбине.
Что не здесь… не как Рылеев. —

На Гергерском перемете
Остановка для обеда. —
Путник спросит: — Что везете? —
И услышит: — Грибоеда. —

Восьмилетье скоро минет,
Скоро на опушке леса
Этот путник брови сдвинет
И прицелится в Дантеса.

Война! Война! Царь объявил набор,
И вот уже молебен в церкви Спаса.
Он треплет шнур вдоль красного лампаса
И нервничает перебором шпор.

Сосед-сенатор затевает спор
По переливы певческого баса:
— La gurre, mon prince…[85] а хватит ли запаса,
И если хватит, то до коих пор?.. —

Потом прислушивается к хоралу
И подставляет ухо генералу,
Чтобы услышать: — Родина близка.

Из русских сел, как воду из колодца,
Мы можем черпать нужные войска.
Mon cher[86], поверьте слову полководца. —

В списке всесветных святынь
Спорит с предметом предмет —
Мавры порочат латынь,
Риму грозит Магомет.

Полный тропических жал,
Мастер заразу рожать,
Камень Каабы лежал
И продолжает лежать…

Сотни и тысячи губ,
Холя холеры змею,
Слюнили аспидный куб,
Смерть целовали свою.

Гурий в раю разбуди,
Горний Господень хорал, —
В долгом священном пути
Смуглый мулла умирал. —

Умер, но Мекки достиг,
Лёг, отпустив караван,
Стынет в устах его стих
Книги, чьё имя — Коран.

Белая сказка пустынь,
Тысяча первая ночь…
Господи, камень содвинь
И помоги превозмочь!

Возьмите, свяжите, свезите
В амбары размолотых благ,
Просейте на колотом сите
За золото проданный злак!

Да служат не гладу, а сыти
Пшеница, ячмень и овес —
Везите, везите, везите
За возом пылающий воз!

Ворон, ворон, стряпчая птица!
День твой жарок, а вечер тих —
На закате солнце коптится
Черным веяньем крыл твоих.

Как намедни солод медовый
В медном солнце ворон варил:
Вот он стынет, небу готовый —
Денный таз над копотью крыл.