Павел Зальцман - Сигналы Страшного суда. Поэтические произведения

Стихи становятся короче.
Пробегав день,
Их можно лаять – дело к ночи,
И лаять лень.

Стихи лепечут поквартально, —
Строфа – квартал.
Так, совершенно машинально,
Шел, – бормотал.

Всё плевое, пустое дело
Ценою в грош;
Ну, прилетело, улетело, —
И не найдешь.

А то, что слаще и дороже,
Всех благ,
Обтянутое нежной кожей, —
Поди и ляг.

А что стихи – стихи редиска,
Изжога, лук.
Стихи кропаются из риска,
Стихи – испуг.

Так, иногда залаешь к ночи
В своем углу…
Стихи становятся короче,
Нет, я не лгу.

Выйдя из столовки,
Я не встретил Вовки.
Проходя у садика,
Не заметил Вадика.
Как всегда на лавке,
Не сидели Клавки.
Двигаясь вдоль стенки,
Не увидел Генки.
Да, тут не до Вань —
Куда ни глянь,
Во все сторонки
Одни воронки.

На темном море пароход
Над зеленью воды.
Сады спускаются с высот,
Холодные сады.

Дельфины прыгают в воде
С мыльной пеной в бороде.

Взрывает пену за кормой
Работающий винт,
Идем дорогой голубой —
Куда? На бейдевинд.

Небритые дельфины
Показывают спины.

За приседающей кормой
Холодная вода,
А мы торопимся домой,
Куда это? – Туда!

Вы видели локти, вы видели белые локти знакомых девиц.
Вы слышите запах, но вы не припомните лиц.
Вы видели косы, вам помнится, как завита голова.
Вы слышите голос, но вы позабыли слова.

Веет холодом за речкой Алматинкой,
В воду сеет свеженький снежок.
Я внезапно врезанной картинкой
На минуту душу пережег.

Может быть, стекольные заводы,
Может быть – дорога в Дудергоф…
Рядом с нами мчатся эти годы,
Как огни бегущих берегов.

Мы проникнем в арсенал,
Где хранится аммонал,
Облюбуем уголок,
Распакуем узелок.

Освещая повороты
Бледно-синей полосой,
Обнаружим бутерброды
С брауншвейгской колбасой.

Прожевавши со слюною
Проперченные куски,
Мы уложим под стеною
Драгоценные бруски.

Хорошо, что тонко.
Кажется, вагонка.
Мы протащим фитили.
Дорогие, спите ли?

Не тверды ли вам подушки?
Не оставивши следов,
Размотаем две катушки
Специальных проводов.

Беспокойства кратки,
Всё в полном порядке.

Выходя на двор, наружу,
Где запалы брошены́,
Мы пока что не нарушим
Вожделенной тишины.

Мы заляжем, мы заляжем
Под надежною стеной
Спать, поскольку взрыв налажен,
Он в коробке жестяной.

Одна, хромая,
В пустом трамвае
Не так смела.
А ночью город
Ножом распорот,
Кругом – смола.

В углу трамвая, —
Несет, качая, —
Портфель, очки.
На ней галоши,
Пыльник, не ношен
Совсем почти.

На остановке
Стоят два Вовки —
Конец, кольцо.
Кепки у Вовок
До самых бровок,
Закрыв лицо.

Среди ограды
Проезд на склады —
Свернуть туда?
Нет. А направо
Только канава
И в ней вода.

Она – хромая —
Бежит, хромая.
Они за ней.
Бежит с трамвая,
А ночь немая,
Ночь без огней.

Как в шкафу у Ходовецкого
Птичьи чучела стоят, —
У художника немецкого, —
Расположенные в ряд,
Так и нами на полтиннички, —
Многожадная душа, —
Собираются картиночки,
Так как больше ни гроша.

Ни одной слезиночки
Из усталых глаз —
Тусклые картиночки,
Списанный рассказ.
Ах, нету сил.
Всё износил.

Мы любим Беклина. Мы солидарны с тем,
Кто помнит запах листиков лимонных.
Они торчат из-за решеток стен,
На солнце розовых, в тени зеленых.

Нас манит в тень холодный вестибюль,
Цветные зайчики паркета.
В японском ящике коллекция тех пуль,
Которые когда-то, где-то…

Шипящий шланг, зеленая вода
И тонкие следочки на паркете.
Нам так хотелось бы туда,
Где женщины пока что дети.

Мы любим Беклина весной,
Когда от луж несет сосной,
Когда из встречных женских глаз…
Они для нас, они для нас.
А лучший утренний режим —
Мы вскакиваем и бежим.
И хоть один, и хоть один
Из светлых дней, из синих льдин
Нам открывает чудеса,
Срываясь с листьев, как роса,
Ползя, как белый снег на грудь.
Грызи зубами. Не забудь.

Я палец бы дал себе отрубить
за вас.
Я пальцы бы дал себе отрубить
не раз.
Пускай бы я, в кровь вашу мать,
ходил беспал,
Лишь бы я с вами <спал>,
Лишь бы я с вами <спал>.

Нету ласковых рук,
нет голубых дверей,
Мир состоит из мук,
мир наплодил зверей.
Дайте мне адресок,
дайте мне адресок —
А там хоть пулю в висок,
хоть пулю в висок!

Так среди тишины
в летний клубничный зной
Из-за цветущей стены
слышен собачий вой.
Вроде приличный вид —
лейка, песок, крокет,
А тронешь клеммку – убит,
и рядом забыт кастет.

Разве это скандал?
Это нежнейший вздох.
Выйди, кто ожидал.
Благослови нас Бог!

Мне адрес Бог послал,
Мне адрес на клочке —
Фонарь. Бассейная —
Газетном, в табачке,
Где ногти мокрые, —
Весенние дожди
Скребут из уголков, —
Под фонарем и жди,
Когда откроется стеклянный вестибюль,
10 И рыжая, чужая,
Блестя и пахня пудрой, —
А я, ее сажая,
Рванулся к сумочке
(Привычка), весь как ноль,
Как дырка бублика,
Как самый круглый.
И сумки нет. И нету никого.
А я уже в машине. Тут же
Она дрожит. Я тоже. Каково!
20 Ни рук, ни губ. Пока
Ни рук, а сжаться туже
И ждать, и ждать.
Какое счастье ждать,
Когда ты Бог.
Ты Бог, косая мать!
Да, божество.
Сегодня Рождество.
В таком минутном испытаньи воли
Есть страсть. Есть сладость. Сладость боли.
30 Она приехала. Я тоже вышел.
Она идет. И я стараюсь тише.
Мы вместе входим в дверь.
И мы одни.
Тут золото. Теперь!
Спокойно! Протяни!
Пожадничай, ни капли не теряй —
Ни серебра кофейного сервиза,
Ни материала штор, ни запаха духов.
Ничто, ничто из этих пустяков,
40 От ожидания до мелкого сюрприза,
Когда она почесывает зад!
Еще мгновение…
Не тронь ее! Назад!
Терпение!
Скорей! Она снимает чернобурку.
Помедленней! Зеркальный гардероб.
Какая выдержка…
Но тут меня относит в угол,
Усталость и туман.
50 А может, я напуган?
А может, пьян?
От исполнения, от счастья и от страха
Не упустить из рук.
И вот всего одна сорочка.
Испуг.
Но я уже привык,
И я обрел язык,
Язык из губ, язык из рук.
Такой язык, конечно, груб,
60 Но когда она, шлепая босыми ногами,
Гасила свет, —
Еще нет, нет… —
И голая, под сорочкой белая,
Ложилась в кровать, —
Так ложатся умирать, —
Я имел величие ждать,
Напряженный как прут,
Как пруд в грозу,
Как тишина без всплеска,
70 Грузило на леске,
Кнут на весу,
Дрожащий как ртуть,
Как капля на носу —
Высморкаться! Чихнуть!
Наконец, когда она заснула,
Я зажег свет,
Чтоб она, проснувшись, видела, что меня нет.
Сдернул с нее одеяло,
Так она и лежала.
80 Ну и всё. Благословенная ночь.
Точка.
Сперва она металась,
Она раскрыла глаза.
Под губами – это роса,
Усталость.
А потом я исчез.
Можно сойти с ума,
Ничего не понимая,
Одна, одна.
90 Но я ведь вернусь. До дна.

Интересен твой портрет,
Та, кому я интересен.
Нам бы двери запереть,
И чтоб тамбур был бы тесен.

В темноте перед окном,
Где за стеклами чернила,
Бросить в комнату огнем,
Чтоб обоих опалило.

Нет ни образов, ни слов,
Но еще осталась память,
Чтоб обоих унесло,
Чтобы всё вокруг испламить.