Бах Ахмедов - Стихи

    вот так
 за шагом шаг
 продвигалось мое познание
 неотрицаемого мира
 было сыро
 неловко,  зябко
 как будто маленький Кафка
 вошел в мои сны без стука
 отсутствие звука
 умножает возможное на тишину
 и поглядывая на длину
 моей жизни
 рядом бежала собака
 (или идея собаки)
 держа в зубах
 сырое мясо моего безумия
  украденное у будущего

 там
 в темноте
 ничто  не казалось страшным
 кроме отсутствия тайны
 и время случайно
 разбившее зеркало смысла
 не призывало к забвению,
    а в осколках
 таяло отражение
 неотрицающего весну мира
  холодно
 сыро

 Пусть меня однажды спросят,
 Как теряют высоту…
 Жизнь моя летела в пропасть,
 Распадаясь на лету.

 На мельчайшие частицы,
 На секунды и слова.
 На отдельные страницы,
 Что сгорали как листва.

 На снежинки покаянья,
 На осколки красоты.
 На любовь и расстоянье
 От нее до пустоты.

 На извечное "быть может",
 На усталое "прости".
 На стихи мои без кожи,
 Что замерзли по пути.

 Распадаясь, превращаясь
 в разноцветную пыльцу.
 Жизнь летела, обещая
 совершенной стать к концу.

 Мне нравится лимон
 не потому что он вкусный,
 а потому что он желтый,
 словно держишь в руке
 маленький кусочек солнца.

 Мне нравятся квартеты Бетховена
 не потому, что они гениальны,
 а потому что они учат доверять
 своему одиночеству.

 Мне нравятся орхидеи  не потому,
 что они прекрасны,
 а потому что они напоминают
 мне о Прусте.

 Мне нравится каждый твой жест и улыбка
 не потому, что они твои,
 а потому что они дарят пространству
 новое измерение,
 а время сбивают с толку,
 так что оно забывает
 в какую сторону ему идти.

 И это умеешь делать только ты.

..И люди шли навстречу ветру в гору,
 прощаясь с незаконченным сюжетом,
 и оставляя прошлое внизу.
 Их было много, может быть, десятки.
 Им каждый шаг давался все труднее,
 и глядя вверх, в разорванное небо,
 они надежду обнажали, словно шпагу,
 готовые к последнему сраженью
 с невидимой судьбой,
 с пустым пространством,
 и с тем, чему названья не найти,
 но что влечет, как гибельное пламя.

 И осень все швыряла листья в лица,
 и город, что раскинулся в долине,
 устало погружался в темноту…

 А наверху чернел валун сомненья —
 усилия ребенка бы хватило,
 чтобы вниз его толкнуть,
 но спал ребенок,
 слезинкою ладошку обжигая

 Грустные  "Любовники"  Шагала
 На меня смотрели со стены.
 Почему так жизни в жизни мало,
 И так много внутренней войны?

 Доживем ли мы до просветленья?
 Грустные любовники молчат.
 Две души, уставшие от тренья
 Времени о вечность по ночам.

 Каждая маска — это маленькое предательство.
  Человек, меняющий маски слишком часто,
      себя убивает,
   даже если целится в пустоту —
    пустоты не бывает.
    А маски — это всего лишь
      художественное оформление
      человеческого отчаяния.

 К чему этих глаз суета
 И жадность последнего взгляда?
 Если бы рядом…

 Но рядом одна одна пустота.
 И еще холодные звуки
 отчуждающего концерта.
 И какое-то неотвязное сердце…

 Прямая линия пустого конверта,
  устав от прямоты,
    обретает спасительную  кривизну,
      огибает твою ладонь
       и переходит в  линию жизни,
    исчезая где-то на дне
   чужого бокала.
   А  музыка очень скоро
   разобьется о тишину
   опустевшего зала.

  Между нами незаметно проскочило  время,
  задев одного из нас
  обжигающей чистотой.
   А на сцене
  плавал  ядовитый букет свободы,
  сверкая алым бесстыдством восторга,
  и рассыпался на тени
  мелкого торга
  с глухонемою
  судьбой,
   вставшей в очередь
   вслед
   за
   тобой…

   Где здесь дают музыку правды?
   Бесконечная очередь,
   замкнутая лицом
   на неполноту своего ожидания
   и горькую легкость
   молчания.

  У нее  было сорок смычков, как клинков,
  И рояля голодное чрево.
  Но к сражению с нею я не был готов,
  Зацепившисть внезапно за трезвость.

  А душа говорила: "Мне тесно груди
  И дышать все труднее от звуков.
  Тишина, как пустыня, лежит впереди,
  Как беззвучия горькая мука".

  Я, как бабочка, снова пришпилен к любви,
  К мимолетному влажному взгляду.
  И последний аккорд растворится в крови
  С обнаженным присутствием рядом.

  Доктор Фаустус,
 любезный мой друг Адриан,
 визионер и гипнотезер музыки,
 познавший нищету времени
 и величиие имени…
 У тебя так много инструментов воздействия,
 а у меня только одна маленькая душа,
  блуждающая где-то в потемках
  своего ожидания.

  Зачем она тебе?

   Ей трудно вынести бремя твоей гениальности…
   Видишь, как она сжалась
   в предчувствии всеохватной боли —
   маленький комочек,
   в железных тисках твоего искусства.
   Отпусти ее на волю,
   верни ей тишину блаженного одиночества
    и свободу быть нищей и смиренной.
    Не искушай ее иллюзей вечности
    и  картонным небом своей музыки,
      смертельной и сладкой….

      Ей страшно быть одной из твоих струн,
     которая может лопнуть в любую секунду.

 We were sitting in the same row
 Of hopeless attraction
 and hopeful induction.
 It was a kind of magnetic field
 causing a current of hidden passion
   on the waves of music…
    List gave us a space
    where time was not a must…
     My thoughts were moving towards  you
     and came back together with yours’.
    This strange rotation of our thoughts were
     mixing with sounds and everything seemed possible,
     even death of my ego.

 …А ночью снова бродит вопрошание
  Среди уснувших каменных громад.
  Какое-то тотальное прощание,
  Когда слова заранее болят.

  И кажется, что музыкой отмечена
  Уставшая от слов ненужных ночь.
  А мы с тобой, как два состава встречные,
  Не в силах расписанье превозмочь.

  Мы постоим на этой тихой станции,
  Затерянной в пустыне наших лет.
  Откуда рельсы прямо к небу тянутся
  И снова возвращаются к земле.

Ветер уносит время
и наши слова о нем.
Утро стучится в темя
новым голодным днем.

И мир рождается снова
в боли и пустоте.
Но свет предвечного Слова
сияет в его высоте.

А значит и нам рождаться,
и нежностью вновь дышать,
пока пустое пространство
собой не заполнит душа.