Бах Ахмедов - Стихи

бестелесное…
лестницей быта спустишься в бездну…
неизвестное…
уравненье решать каждый день…
каждый день кричать "я воскресну!"…
мыть временем стену своего отчаяния…
вжиматься в нишу невидимого непослушания…
сбрасывать на ночь, как одежду, знания…
и давить, как комаров, зудящие обещания…
говорить о небесном, поднимая к небу лицо,
чтобы глотнуть из бутылки…
смотреть как на стенах тени слов колышутся…
и опускать ржавые бесценные дни в копилку
той самой вечности,
которая произносится так же, как и пишется,
без всякого понимания, почтения или трепета
тупым карандашом вечера за легким ужином,
пока на грани ручного безумия и его легкого лепета
ты бродишь по прошлому лабиринтом полуразрушенным…

Не уходи в свой мир молчания…
Не уходи в свой темный сон.
Пускай тревога и отчаянье
к тебе подходят с двух сторон.
Ты ускользни, взлети над будничным.
Забудь про ударенье дней.
И слейся с ровным шумом уличным
в потоке медленных огней…

Мне не понять твоих желаний.
Твоих изменчивых минут.
И пульс невольных оправданий
мне чужд, как бесполезный труд.

Но как узнать твое мне имя?
Как удержать тот хрупкий свет,
который исчезает в дыме
твоих усталых сигарет?..

забвение
пробелы в тексте.
медленное движение сквозь пустоту
к начертанию нового имени.
ощущение спирального времени.
и нежное — в тишину  — любишь ли ты меня?
забвение.
ощущение чистой белой бумаги.
и красоты молчания.
И возвращение
тонкой радости узнавания,
когда, как бабочка на острие шпаги,
душа замерла, отдыхая от прошлого знания.
И вечность дует на прозрачные крылышки
и шепчет ей нежно "до свидания, душа, до свидания…"

Целовать тебя до дрожи —
Шею, плечи, грудь, виски.
Каждый сантиметр кожи,
каждый миллиметр тоски.

Целовать тебя до боли,
до слепого забытья.
Крепкой дозой алкоголя
ты во мне, любовь моя.

Не наступит отрезвленье
и похмелье никогда.
Только наших тел биенье,
только наши города…

И в иллюзиий прекрасной
исчезают имена.
Лишь луна сияет ясно
в черной пропасти окна.

Вечер… Медленное движенье.
Завораживающая темнота.
Смутный образ другого рожденья,
где еще не поблекли цвета.
Где устам предстоит разомкнуться
и о нежности вечной петь.
И любви забытой проснуться,
чтобы сердце снова согреть.
Смутный образ, такой тревожный.
Созерцание смерти дня.
И спокойная невозможность
на волнах качает меня.

Никто, никто не скажет,
Что он хотел сказать…
И узел не развяжет —
Его не развязать…

Но в строчках непонятных
Пульсирует тоска.
И, пустотой объятый,
Он делит жизнь песка…

Точней, сказать песчинки
В прозрачных куполах.
И времени слезинки
У вечности в глазах.

Я выходил, и я вернулся
в простое множество имен.
И день опять перевернулся,
и легким сделался как сон.

Дыханьем вечности согретый,
он тяжесть времени терял.
И новой красоты приметы
Он незаметно обретал.

А за окном сгорает осень
спокойным медленным огнем.
И мы вдруг слово произносим,
Совсем не думая о нем.

Но кто-то в нас, живой и сирый,
все тщится этот мир понять,
чтоб нежный свет иного мира
с прозрачной мудростью принять.

вдруг объявилась грусть
и сделала день черно-белым.
выбрала себе самую маленькую комнату.
сидит, смотрит на нас в окно.
и никого не видит.
потому что она слепа от рождения.
а мы приносим ей чай на подносе
и скудные крохи своих воспоминаний…

Каким веселым бредом
ворвался ты в мой мир?
Ты учишься победам,
гуляка и кумир.

А я учусь смеяться
и падать в пустоту.
Сюжетом повторяться,
И горечью во рту.

Топор — твоя работа.
Моя — тончайший стиль.
Тебе — до поворота,
мне до конца, сквозь пыль.

Через пустыню боли
в мой город-изумруд,
где не играют роли
и никогда не врут.

Уйти навсегда и вернуться.
На голос идти как свет.
В плечо, словно в пристань, уткнуться,
Забыть нищету своих лет…

И нежное нежным измерить,
И светлому свет подарить.
И снова в родное поверить.
И вновь после смерти ожить…

Давай с тобой писать про дождь…
Он словно символ ожиданья.
Когда чего-то долго ждешь,
приходит вдруг иное знанье…

Так ожиданье новых слов
к нулю низводит их значенье.
Дождь утешает стариков
и говорит им о забвенье.

Свобода ничего не ждать.
Свобода жить воспоминаньем…
Свобода мир не понимать,
даря дождю свои желанья.

В осенний вечер дальше жить.
В забвенье, в пустоте, в разлуке.
За все судьбу благодарить,
особенно за боль и муки…

Дождь как лекарство от тоски,
когда тоску тоскою лечат…
И спят как дети старики,
И души их горят как свечи.

Как странно, что слова идут вразброд…
У каждого  свой угол отчужденья.
Но каждое о нежности поет
в мучительной попытке воплощенья.

В стремительном потоке бытия
мелькают листья, образы, недели.
А мы с тобой опять, любовь моя,
наш вечер на любовь и память делим…

На простом бумажном пароходе
уплывет неведомо куда
вечное стремление к свободе,
что давно погасло, как звезда.

Но покуда жив последний лучик
и надежды слабый ветерок,
я плыву по компасу созвучий,
чтоб найти заветный островок…

Там, где есть свобода от свободы.
И любовь прозрачна и чиста.
И исчезнут горести и годы,
как слова с кораблика-листа.

Ты от предательства становишься сильнее…
Но тем  быстрее уменьшается душа.
Так фотография от времени темнеет,
И время замирает, не дыша,
Чтоб удержать тот облик уходящий,
Тот первозданный образ чистоты,
Когда ты был собой и настоящий,
Когда еще себя не предал ты…
Когда, любя сильнее всех на свете,
Ты был дыханием и взглядом каждым жив.
И в нежной неуверенности — светел,
И в робком ожидании   — стыдлив.

Во мне настала ранняя зима.
На дне мерцала первая звезда.
И сумерки ходили по домам,
и город захватили без труда.

В заснеженном  пространстве вдруг повис
вопрос о бесконечной белизне.
И медленно звезда летела вниз,
чтоб оказаться навсегда на дне.