Николай Туроверов - «Возвращается ветер на круги свои…». Стихотворения и поэмы

Как когда-то над сгубленной Сечью
Горевал в своих песнях Тарас, ―
Призываю любовь человечью,
Кто теперь погорюет о нас?
Но в разлуке с тобой не прощаюсь,
Мой далекий отеческий дом, ―
Перед Господом не постесняюсь
Называться донским казаком.

Перегорит костер и перетлеет,
Земле нужна холодная зола.
Уже никто напомнить не посмеет
О страшных днях бессмысленного зла.
Нет, не мученьями, страданьями и кровью ―
Утратою горчайшей из утрат:
Мы расплатились братскою любовью
С тобой, мой незнакомый брат.
С тобой, мой враг, под кличкою «товарищ»,
Встречались мы, наверное, не раз.
Меня Господь спасал среди пожарищ,
Да и тебя Господь не там ли спас?
Обоих нас блюла рука Господня,
Когда, почуяв смертную тоску,
Я, весь в крови, ронял свои поводья,
А ты, в крови, склонялся на луку.
Тогда с тобой мы что-то проглядели,
Смотри, чтоб нам опять не проглядеть:
Не для того ль мы оба уцелели,
Чтоб вместе за отчизну умереть?

Не женись ты на богатой ―
Выгонит из хаты,
Не женись и на убогой ―
Проживешь недолго,
А женись на вольной воле ―
На казачьей доле:
Как была она ― такою
Будет ввек с тобою.

О, Боже мой милый! Как тяжко на свете,
Как жизнь горемычна ― а хочется жить,
А хочется видеть, как солнце сияет,
И хочется слушать, как море играет,
Как пташка щебечет, как роща шумит,
Как девушка песню свою запевает…
О, Боже мой милый, как весело жить!

«Молитесь, братие, молитесь!
Вокруг святого Чигрина!
Как нерушимая стена,
Восстав из гроба, станет сила
Архистратига Михаила ―
Покойников святая рать.
Но Украину вам спасать,
Еще живущие! Спасайте
Родную мать свою, не дайте
В руках у ката погибать!
Пожар пылает там и тут,
И некрещеными растут
Казачьи дети, а девчата
Ушли в неволю без возврата,
И гибнет юная краса,
И непокрытая коса
Стыдом сечется, ясны очи
В разлуке гаснут… Иль не хочет
Казак сестру свою спасать
И сам собрался погибать
В ярме у катов? Горе, горе!
Молитесь, дети! Страшный суд
На Украину к нам несут
Враги. Опять прольется море
Казачьей крови… Где Богдан?
Где Наливайко, Остряница?
Пора Палию пробудиться,
И где Серко ― наш атаман?
Молитесь, братья!» ―
                              И святой
Поп окропил толпу водой
С крыльца церковного. Но вот
Вдруг расступается народ,
И с непокрытой головой
Встал на крыльце кобзарь седой:
«Да сгинет враг! Да сгинет прочь!
Точите косы в эту ночь,
Ножи острите и со мной
Тряхнем недавней стариной!»

И вышел я ― безумный тать ―
В грозой кипевшее ненастье,
Чтоб силой взять, уворовать
Недосягаемое счастье.
Шумел в дожде весенний сад,
Вела знакомая дорожка
Туда, где брезжил свет лампад
За ставней низкого окошка.
И ветхой ставни сняв запор,
Увидел я перед собою
Свою добычу, дерзкий вор,
Легко играющий судьбою.
Лежала юная вдова,
Перед иконами рыдая,
И слышал я ее слова,
Окно тихонько раскрывая:
«Бушуй, гроза, сильнее, чтоб
Раскрылась свежая могила
И виден стал сосновый гроб,
В котором спит теперь мой милый.
Буди его, гроза, буди!
Он сам уже проснуться хочет,
Дыханье дай его груди,
Открой ему уста и очи.
Я четверговую свечу
Зажгла у образа Христова, ―
Ударь же, гром! Сорви парчу
Потустороннего покрова!..»
И грянул гром. И я упал,
Как бы пронизанный стрелою,
И рухнул дом, и запылал,
И смерч пронесся надо мною…

Я шел к тебе среди руин,
Среди дымящихся развалин.
Я шел к тебе. Я был один.
И был мой путь, как ночь, печален.
Я знал, что ты еще жива,
Я звал тебя бессильным криком,
И эхо вторило едва
Моим словам во мраке диком.
Нет ничего ― но сердце есть.
Нет никого ― но ты со мною.
О, как я был охвачен весь
Ночною черной тишиною.

«Что, мой верный друг, не весел,
Что грустишь, моя краса?
Я в торбе тебе навесил
Золотистого овса.
Что не ешь его проворно,
А, мотая головой,
Вкусно пахнущие зерна
Рассыпаешь пред собой?
Иль меня ты, друг, не слышишь,
И заветный сахарок
Не берешь, а только дышишь
На протянутый кусок.
Не кусаешь в шутку руки,
Не балуешься со мной, ―
Иль почуял день разлуки,
Мой товарищ дорогой?»

«Нет, хозяин, я не болен,
Рад служить я казаку,
Но рассеять ты не волен
Лошадиную тоску.
Для меня давно не тайна,
Что сегодня ты принес
Лишь с похмелья и случайно
Этот сахар и овес.
Обо мне ты забываешь.
Подъезжая к кабаку,
Одного меня бросаешь,
Кинув повод на луку;
Долго жду тебя на вьюге
У заснеженных перил ―
Сколько раз мои подпруги
Отпустить ты позабыл?
А потом, хвативши водки,
Зря вихляясь на бока,
Ты меня к чужой молодке
Гонишь вскачь от кабака;
Запотелый круп дымится
В непогоде ледяной,
И смеется вся станица
Над тобой и надо мной».

Что мы, братцы, по-пустому спорим
И все делим тесные поля,
А на юге, за Каспийским морем,
Зря лежит просторная земля.
Кровь застыла в нас, иль обветшала
Наша переметная сума?
Здравствуй, Персия! Здорово ночевала,
Полусонная богатая кума!
Запрягай тяжелые мажары[11],
Провожай соседей дорогих.
Серебром украшены Каджары,
А уздечки в золоте у них.

Долги одолели. Описаны книги.
Демидов грозит их продать.
А Двор глухонем. В Петербурге интриги.
Не хочет никто выручать.
Без шляпы, в сугробах, не ведая стужи,
Идет он, известный для всех.
На бархат камзола, на золото кружев
Слетает нетающий снег.
Подальше от дома, поближе к народу ―
В любой простолюдный кабак,
Где можно почувствовать сразу свободу
Среди незнакомых гуляк.
Где можно забыться, душой молодея,
Не веря в жестокий обман…
И, медленно, верно и сладко пьянея,
Он пьет за стаканом стакан.
Кто может быть близок ему, или равен
На склоне дряхлеющих лет?
Какой-то Капнист и какой-то Державин
Едва появились на свет.

Полвека отдал он российскому слову, ―
На лаврах пора почивать.
Он оду вчера написал Пугачеву
И ― больше не будет писать.
Поэт трех цариц не боится доносов ―
Ему ли испытывать страх?
Он с музой сдружился, когда Ломоносов
Еще пребывал в мужиках.
Кто тайну открыл хореической оды?
И вот, с табакеркой в руке,
Встает он, роняя скамью, и на своды,
Моргая, глядит в кабаке.
Не знает поэт человеческих сроков,
Он видит немеркнущий свет:
За партой стоит Александр Сумароков,
Семнадцатилетний кадет.
И внемлет ему молодая Россия,
Наследье Петровых годов.
Услыша внезапно, услыша впервые
Всю музыку русских стихов.

О, премудро божество!
От начала перва века
Такового человека
Не видало естество.
Цесарь страшен был во брани,
Август покорил весь свет,
К Александру носят дани,
Где лишь меч его сверкнет.
Петр ― природу пременяет,
Новы души в нас влагает,
Строит войско, входит в Понт,
И во дни такой премены
Мещет пламень, рушит стены,
Рвет и движет горизонт.

На впалых щеках розовеет румянец ―
Забвенья поэзии нет.
И первым в Москве среди признанных пьяниц
Становится первый поэт.