Вероника Долина - Цветной бульвар

В День святого Валентина —
Никакого никотина.
Никакого алкоголя.
Я – на родине де Голля…

Не ярмарка, а ярмарка, ребята…
Тут овощи – капуста, кабачки.
Ну, не жалей так сильно уж себя-то…
Мы не совсем старушки-старички.

Гляди, какие сельские бригады:
Из разных областей везут сыры.
Мы тоже бы могли тут быть, ребяты…
Когда б не ели с детства той муры,

Что нам преподносили педагоги.
Зачем же, величавы и убоги,
Они стояли и кормили нас??
Родная речь…
За три копейки квас…
За что они нас вообще кормили?
Они же нас до гроба утомили.
До гроба, да, до крышки гробовой.
Таков учитель был передовой.

А семьи наши?
Бабушки и деды?
Ну, из чего семейные обеды
Творили наши предки, расскажи?
Роскошные встречались типажи…

Из требухи нежданной, невозможной —
Из курицы худой, неосторожной,
Могли состряпать
Праздничный обед…
Ну, что поделать?
Если мяса нет…

Нет мяса.
Нет ни овощей, ни рыбы.
А ведь могли бы
Бабушки, могли бы…

Ты только дай им волю!
Рыбу дай.
Дай мясо.
Кабачки и помидоры.
Да бабушка
Задернула бы шторы,
Закрыла б двери
На большой замок —
Чтоб неприятель
Отобрать не мог…

Давай, попросим
Этот тонкий блинчик.
Съедим его…
Подумаем о личном…
О, тонкости французские,
Братва!..
О ярмарка…
О, кругом голова!..

Совсем, душа, не ловишь ты мышей.
Совсем, ей-богу, плавать разучилась…
Сегодня взобралась на Сен-Мишель,
С реальностью и вовсе разлучилась.

Ведь ты же знала – там солончаки.
Там тонут овцы… Лошади не скачут.
Монашенки там грустные стихи
Придумают – а после долго плачут.

Куда же мы поехали с утра?
Положим, проглотив по бутерброду…
Пора – душонка пискнула – пора!
Мне, Вероничка, нужно на природу…

Да нет же, там ни небо, ни земля.
Там чистая страница, голубь глупый!
Там море? Но не видно корабля.
Там суша? Ну, ищи получше, с лупой.

Мон-Сен-Мишель, архангел на воде.
Невинный град, где люди испарились.
Когда такое сыщется и где?
И мы с душой – молчать договорились.

…И кто бы впредь меня ни отравил…
Как ни были б язык и губы слабы…
Едва ль тебя забуду, мой Трувиль.
Твои креветки, устрицы и крабы.

Особенно сейчас, пока февраль
Тихонько дует в ухо,
Как любовник…
И щеголь местный,
И столичный враль —
Едят похлебку рыбную,
Половник

Серьезно, но любезно теребя,
Крутонами делясь,
Дрожа от страсти…
Не надо – ни меня и ни тебя,
А старый рынок – все-таки подкрасьте.

Еще пройдемся.
За мостом Довиль.
Там женщины бывали и мужчины…
…Расставил по местам.
Не раздавил.
Кормил. Поил.
На все свои причины.

Усталое животное
Не нужно никому.
Лежит оно, дремотное.
Невесело ему.

Ему внутри неможется.
Снаружи чернота.
Скукожилася кожица.
И рожица не та.

Да, все обеды съедены.
И ужины тю-тю.
И косточки объедены…
Пора бежать к врачу.

А что умеют медики?
Да, в общем, ничего.
Британцы или шведики —
Возможно, ого-го.

И то ведь – нынче думаю,
Простой ветеринар,
А запятнал звезду мою…
Ногами запинал.

Не верим мы, животные,
Неведомым врачам.
Пришел один – и рвотные
Все время назначал.

Другой явился с грелкою.
Прикладывал, балбес…
А мог бы и с тарелкою,
Да, в общем-то, и без.

Все бесполезно внешнее,
И безобразна суть.
Живому нужно нежное.
А мертвым – как-нибудь.

И если от усталости
Животное мертво —
То, кроме тихой жалости,
Не нужно ничего.

Колотилово-молотилово.
Колотьба моя, молотьба.
Было счастье мое сатиново.
Ну, и в дырах была судьба.

А была б голуба и шелкова,
Предрассветные облака?
Чтоб цветы, как рисуют в Жостово.
Чтобы Палех – наверняка.

И зачем тебе Палех-Марфино?
Подмосковные чертежи…
У меня тут такая мафия —
Незнакомцу не расскажи…

И не ходят тут незнакомые.
Как не ходят? Да неужель?
Только мелкие насекомые
Понимают родную Гжель.

Колотилово-молотилово.
Я давно тебя не хочу.
Ты взяло меня, отпустило бы?
Я куда-нибудь улечу.

Я же весь корвалол тут выпила.
Я прикончила порошок.
Все я выпила. Губы вытерла.
Гусь-Хрустальный?
Ну, хорошо.

Дрожат болты.
Взбухает тесто.
Все живо, все возбуждено.
И только ты,
Пустое место, —
Как прежде, пусто и темно.

Что мне хроники нимфоманки?
У меня тут свое, свое…
У меня тут белья останки.
То есть… Было у нас белье.

Не получится – не раздевшись,
Уложить себя на бочок…
И вот тут-то, слегка зардевшись,
Появляется наш бычок.

Он взъерошен, как барракуда,
Колоссален его оскал.
Но куда он бежал, откуда?
И чего у меня искал?

И вчера еще, и сегодня
Он звереет как раз к ночи…
Он вытягивает исподне,
Как мальчишка – автоключи…

И бежит он по коридору
В ореоле моих колгот —
Я за ним… Но, имея фору,
Он топочет как гунн, как гот.

Измусоленный мой бюстгальтер
Или мужний крутой носок —
Все учитывает бухгалтер,
Все закапывает в песок…

Все уносит к себе, все копит,
Все утащит в свою нору.
Он не многого-то и хочет —
Но играет свою игру.

Что я утром-то обнаружу?
Злодеяний везде плоды…
Что скажу самодержцу-мужу?
Где последних носков следы?

…до свидания, синефилы.
Каждый день вдохновенный кросс…
У меня тут судьба и фильмы.
У собаки – военный нос.

Сегодня, спевши песни на Таганке —
Зимою, говорю, в последний раз,
Я, мезами, уж завтра сяду в санки
И, видимо, увы, покину вас.

Вы без меня… Прошу вас,
Не шалите.
Не трогайте руками ничего.
Кастрюлю между делом не спалите.
Сковороду тефлонную, во-во.

Без шапок из домов не выходите.
Держитесь за карманы,
За ключи.
Оставишь вас – а вы и начудите!..
Бесстрашные мои вы москвичи.

Ходите ровно.
Лучше бы – по струнке.

Паркуйтесь строго —
Если вы не скот.
Кидаете предмет —
Кидайте в лунки.
Запомните навеки
Свой пин-код.

Не тронет вас
Гаишник или стражник,
Налоговый инспектор,
Ревизор.
Держите ближе к сердцу
Ваш бумажник,
Земляк мой бедный.
Совесть и позор.

Не знаю, что тут делать.
Вверх и вниз —

Качается качель венецианский.
Приехала некстати —
Извинись…
За этот опыт,
Плоский, россиянский.

Тут некоторый все же
Карнавал.
Смеющие, жующие народы.
И кто-то это самоосновал,
Кто слышал изнутри слова
Свободы.

Тут масочная,
пудреная жисть.
Я не охотник
до последней капли.
Но если бы мне только
Дали кисть —
Я знала б все
О мартовском спектакле.

А я молчу. И здешняя вода
Зеленым светом
плещет мне неярко.
Сейчас пойду – как все.
Куда – туда,
Где все сегодня поминают
Марка.

Зачем мне эти бусы, господа?
Зачем мне гондольеры и гондолы…
Мы, мрачные, заехали сюда.
Такие и уедем – босы, голы.

Унылая советская чума.
Тяжелые восточные отбросы.
Не стала бы… но чувствую сама —
Какие даже не встают вопросы.

Ужасней всех. И – да, опасней всех.
Наследственно кривые, но – опасней.
И каждый – псих, но для своих утех
Найдет гнездо меж Истрой и Лопасней.

И как его сюда-то принесло —
Где Пегги Гугенхайм жила на воле…
Но бросил же усадьбу и село —
И взял весло, и подгребает, что ли.

А я и не умею подгрести,
Хотя и это – не к моей чести.
И с тяжким вздохом не негоцианта
Стою, таращусь на венецианта…

И не успела бабушка подумать —
Куда тебя, ей-богу, понесло? —
Как ветерок сумел в затылок дунуть,
И поднял лодку, и сломал весло.

И закружился трехэтажный зонтик,
И замер под рукой аэродром.
Когда она, шагнув за горизонтик —
Слегка качнула каменным бедром.

Сперва по-итальянски попросила —
Конечно, перепутав день и ночь.
Потом смеялась, разом всех простила.
Потом пыталась тихо звать сыноч

Ка… неудачно, вышло тихо.
Где сын, где дочь – расследовали, но
Не поддавалась старая плутиха.
А, вся в слезах, стучалась об окно.

Ей надо бы щенка, или козленка.
Или стихов побольше, без числа.
Земля крутилась, натянулась пленка.
И никого старушка не спасла.