Петр Вегин - Серебро

Судьба поэта, как всегда, заносчива…
На раскладушках,
                надувных матрацах,
скитаясь по друзьям в моих мытарствах,
какие ночи я провел,
                     какие ночи!

Какие сны дарила мне вокзальная
скамья!
               На Белорусском как спалось!
Я, видно, проглотил земную ось,
 иначе бы сломался,
                             разбазарился.

И каждый раз, минуя Белорусскую,
монетку оброню, чтобы никто,
как молодость моя
               в заштопанном пальто,
не просыпался голодно и грустно.

Ночлеги у друзей —
                         на стульях и кушетках,
на стареньких шинелках, тюфяках…
Пускай считают,
                        что мы ходим в чудаках,
зато мы светим
             дальше, чем прожектор.

Какой же должен я в себе
                              найти источник света,
когда, еще не знача ничего,
я спал
                на письменном столе поэта,
укрывшись
           жарким замыслом его!

Ночью лежа на спине, лицом к звездам,
   я понимаю — как я вас люблю,
   я перекатываю во рту,
   как дети — карамель,
   три сладких слова:
   я Вас люблю,
            я люблю Вас,
                       Вас я люблю…

За что? — если бы меня заставили глотать
      раскаленные угли, я все равно
      не сказал бы — за что. У меня
      не было времени спрашивать себя
      об этом — так сразу я Вас полюбил.
      И когда я вижу Ваше лицо со слезинкой
      на щеке и одновременно с улыбкой,
      я ничего не могу Вам сказать,
      потому что не понимаю — Вы теряете
      улыбку или перестаете плакать,
      и три слова царапают мою гортань
      и душу — я Вас люблю. Что еще Вам
      сказать — Вашей улыбающейся слезинке?

Я, наверно, похож на заводную игрушку,
      повторяющую одно и то же. Может быть,
      когда-нибудь полюбите и Вы меня.
      Но сейчас не об этом. Сейчас о том,
      что, шурша мокрыми от росы джинсами
      в прожженном звездами свитере,
      я взбегаю по скрипучим ступеням
      и в комнате, заваленной черновиками
      моих стихов и романов,

я обнимаю старый, пахнущий листопадом, глобус
      и повторяю, прижимаясь щекой к
      Тихому океану: я Вас люблю,

потому что нет у меня другой возможности
      обнять все Человечество, похожее на
      капризного ребенка, улыбающегося и
      со слезинкой на щеке, и сказать:
      «Я Вас люблю. Все будет хорошо.
      Утро вечера мудренее…»

Ночью, лежа на спине, лицом к звездам,
      я понимаю, что
      Галактика мала, как зоопарк,
      где Лев не трогает Тельца,
      Стрелец не целит в Козерога
И Дева мочит рукава в ручье,
прикармливая Рыб…

Общайтесь со своими созвездиями,
      смотрите в них, как в зеркала. Не бойтесь
      выходить в открытый космос —
      лежите ночью на спине, лицом
      к звездам…

Я спрашиваю всех земных наместников Неба —
     куда девается тот свет созвездий,
     под которым мы рождены? Почему
     внутри человека темнеет, разве звезды
     перегорают, как электролампочки?

Я видел Человечество — его лицо Прекрасно,
      звезды изгоняют из души темноту,
      в левой руке — любимая с детства
      скрипка. Но смычок, где смычок —
      почему в правой руке вместо смычка
      бомба?
      И ни то, ни другое не бросить.

Вместо соло на скрипке — соло на бомбе?
Концерт, на который у каждого есть билет?
Богу — богово, а бомбе — бомбово?
Человечество,
              сколько вам лет?!

Мало музыки в мире — это чувствуют звезды.
Музыки мало,
                 потому и покалывает
                 сердца звездный зрачок.
На деревьях рек раскачиваются
                 городов человечьи гнезда.
Невозможно представить,
                 что не найдется смычок.

Это не воображенье —
правда врезана в гранит.
Как Твардовский подо Ржевом,
 я в Словакии убит.

Над собою над убитым,
не имеющий наград,
я стою, а на граните:
Вегин, младший лейтенант.

Смерть солдата, жизнь поэта
совмещаются в одно…
Или мне за землю эту
дважды умереть дано?

Я не помню этой пули,
окровавившей в бою
стриженый висок и тулью
лейтенантскую мою.

Я не помню этой смерти,
но гранит одно твердит,
что я в двадцать лет —
                         во цвете
лет —
         в Словакии убит!

Совпаденье? Оплошали!
Это ж надо так совпасть,
чтобы жить на полушарье,
за которое смог пасть!

Из всего, что я имею,
одного не отобрать —
то, что я уже умею
за Свободу умирать!