Анна Брэдстрит - Поэзия США

Два месяца туманы, сырость, спертость
тем лучшим летом, сорок лет назад:
девчонки по пути домой, пластинки,
туманы, покер, танцы, «спать пора»
какой-то поздней птицы; местный хемлок
чернеет, словно римский кипарис;
амбар-гараж под маяком Ковша,
в пруду мизантропичная лягушка
брюзжит на ужас жизни — до утра!
Короткими ночами долги сны;
в кострах на свалке чайки ищут падаль,
скрипя, как цепи; парусник причалил,
и поселенцев в желтых капюшонах
увез автобус, желтый, как листва.

Бывает хуже, в общем, жить опасно,
но в детстве страшный сон — страшней всего.
Спасительные повторенья будней
дают возможность жить: встать в семь, лечь в девять,
есть до́ма трижды в день, плюс непременный
питательный безвкусный школьный завтрак,
смеяться — как дышать, спать — только ночью…
Награда за болезнь — уединенье:
в окне пылятся голые деревья,
морщит поля под цельной простыней —
ты оживленностью пугаешь маму…
Мне жутко вспоминать о первом взлете:
вдруг многое во мне лишилось почвы —
я криво, напрямик летел к стихам.

Полночные деревья сбились с ног;
в окне, природной раме живописца,
страсть борется с классичностью — любовь
течет сквозь пальцы. Поднимаем шторы:
дрожанье мокрых белолицых стен,
шального мира, лондонского мела…
Дома́ нам стали поперек пути,
но мы встречаемся, глотаем бурю.
В столицах, даже самых захолустных,
бездомной буре не ворваться к людям,
пока ее не впустит в дом окно.
Мы слышим, как молотит кулаками, —
жизнь ничему ее не научила…
Бегущие деревья сбились с ног.

Мы прозевали объявление войны:
уехали в свадебное путешествие,
листали в вагоне революционные
стихи тогдашнего Одена и задремали —
убаюкивали уютные
нелепые ритмы, старевшие на глазах…
Ныне мне задремать труднее,
ныне я заблуждаюсь сознательной.
Вот студентка читает нового Одена.
На вид она из современных,
она вскрывает его охладелое тело.

Теперь он — история, как и Мюнхен,
и, кажется, научился
ценить загнивающий капитализм.

А мы до сих пор
обсуждаем его отступничество,
которое дьявол рад бы списать
на глумливую эксцентричность эпохи.

Нынешний недоделанный революционист —
конец всему, ничему не начало…
неискренние поминки по Дьяволу
Дьявол пережил и, чертыхаясь,
хромает к самоуничтожению;
у меня на душе так тяжело —
никакими весами не взвесишь,
и вокруг плевки, как цветочки…

Англия, как и Америка, слишком стары
и могут страшиться прошлого,
привычки тают, как воск;
процветавшие весельчаки
ядовито иронизируют…

Лет десять назад
бесцеремонные африканцы
захламили свои английские кладбища
побелевшими от былой власти
изваянными из мыла фигурами
Викторий, Китченеров,
белфастских наемников —
эти хотели краплёными картами
обыграть всемогущее невезение.
Штукатурили щеки, как старая примадонна
для успеха на генеральном прогоне…
Думали, что они еще живы,
если мысли приходят…

Мы чувствуем, что машина не повинуется,
точно ведет ее кто-то другой;
если мы видим свет в конце тоннеля,
это свет приближающегося поезда.

Витание пернатых,
Журчание цикад.
В заоблачных пенатах
Зажегся звездный взгляд:
Роднит блаженство нас
В такой осенний час.

Луна полнеть пошла,
Луна садится плавно.
Вблизи видны тела,
Далекие недавно.
Траву пробрал сквозняк —
И прежний мир возник.

Что в зарослях шуршит?
Утраченный во сне,
Конкретный мир спешит,
Спешит в меня — извне,
Беззвучно ставя ноги
На грунт сырой дороги.

Мельчайшего слуга,
Я — мелюзги пастух.
В лугах, где мелюзга,
Подвижен даже прах,
Там в каждом — смысла свет,
И камень там крылат.

1. Передо мною камни.
Они окаменели.
Шуршит волнистый плющ.
Рыбешки мельтешат.
Взъерошен рябью пруд.

2. Восторг — мой грех. Я есмь!
Роскошествую здесь,
Как кошка в развилке ветвей,
Выгибающая хребет.
Подумал и смеюсь.

3. Блаженства феномен,
Мне кошка греет кровь.
Когда легко, как зверь,
Она идет вдоль стен,
Я забываю все.

4. Прекрасна эта плоть
И не способна лгать:
Цветок разит пчелу.
Слова камней и рыб:
«Вне бездны нет земли».

5. Отчалил сонный луг.
Где мертвецы? Одна
Звезда плывет вблизи.
Скользит листва с луной.
Он мой — мой луг! Он мой!

6. С угрюмой тьмой вдвоем
Я втиснулся в проем.
Что ад? Душевный хлад.
Но кто, поймав кошачий взгляд,
Не будет втайне рад?

Свалить ребенка с ног
Ты мог пара́ми виски,
Но я повис, как дог,
И вальс был слаще в риске.

Посуду тряс сумбур
По шкафчикам стенным,
Был мамин облик хмур —
И мог ли быть иным.

Твой палец как-никак —
Разбитая костяшка.
Когда ты шел не в такт,
Мне в ухо лезла пряжка.

Ритм вальса отбивал
Ты на моей макушке
И так дотанцевал
Со мною до подушки.

Я помню ее кудряшки, похожие на усики винограда,
Ее быстрый взгляд и зубастенькую улыбку
И как она, вступив в разговор, окружалась легкими
                                                                         звуками
И с восторгом доказывала что-то свое,
Ласточка, милая, хвостик по ветру.
Когда она пела, трепетали ветки и веточки,
Тени ей подпевали и листья,
И шелест их переходил в поцелуи,
И пела в белесых аллеях земля, на которой выросла роза.

Грустя, она опускалась в такие глубокие, чистые
                                                                               бездны,
Что даже отец ее не нашел бы;
Терлась щекой о сено,
Плескалась в прозрачной речке.
Воробышек мой, тебя уже нет,
Мой папоротничек, ронявший колючую тень.
Влажные камни не могут меня утешить,
Как и мох, пораженный закатным блеском.

О, если б я мог разбудить тебя,
Моя искалеченная радость,
Голубка, плескавшаяся в ручье.
Над свежей могилой я говорю о своей любви,
Не имея на это права,
Ни отец, ни любовник.

Мои болтливы тайны,
И мне не надо слов.
Раскрыто сердце настежь —
Гостеприимный кров.
Как древний эпос глаз,
Любовь моя — без прикрас.

Все правды неприкрыты,
Лишь гнев полуодет.
Мне нагота защита:
Я гол, как гол скелет.
По мне костюм мой сшит —
На волю душа спешит.

И ненависть не внове,
И правды речь жива
В прямых делах, не в слове:
Гнев, исказив слова,
Мой превратит язык
В бессмысленный смертный крик.

В свой сон я пробуждаюсь понемногу.
Мне от природы незнаком испуг,
Я по дороге познаю дорогу.

Зачем живем — чтобы прийти к итогу?
Танцую по кругу — замкнется круг.
В свой сон я пробуждаюсь понемногу.

Кто вы, моя родня? Взываю к богу:
Благослови! Я путь найду не вдруг —
Я по дороге познаю дорогу.

Как по спирали червь ползет к порогу?
Как дерево и свет живут сам-друг?
В свой сон я пробуждаюсь понемногу.

Природа-мать приходит на подмогу
Мне и тебе: живи, гляди вокруг
И по дороге познавай дорогу.

Я все смогу познать! И слава богу,
Что падший — вечен, он мне брат и друг.
В свой сон я пробуждаюсь понемногу
И по дороге познаю дорогу.