Алексей Апухтин - Стихотворения
Наивысший успех Апухтина не случайно пришелся на 1880-е годы. Дело не только в том, что окреп и отшлифовался его талант. Апухтинское творчество оказалось очень актуальным для читателей 1880-х годов. Многие его стихи, написанные ранее, были восприняты как "сегодняшние".
1880-е годы остались в нашей истории как эпоха "безвременья": ретроградный правительственный курс Александра III, кризис народничества, разногласия в демократической среде и — как следствие — резкий спад общественной активности. "Духовной полночью" (К. Случевский), "ночью жизни" (С. Надсон) называли это десятилетие современники Апухтина. А Блок в предисловии к поэме с Возмездие" сказал об этом времени: "…глухие <…> апухтинские годы". Апухтин дал точный диагноз души героя времени, души, пораженной скепсисом, атрофией воли, тоской:
И нет в тебе теплого места для веры,
И нет для безверия силы в тебе.
Такой душе не хватает сил ("кто так устроил, что воля слаба"), чтобы достойно противостоять враждебному миру, чтобы это противостояние, столкновение с конкретно-историческими и "роковыми" силами могло обрести трагический смысл и высоту. Герой 80-х заранее готов к поражению. Такой тип сознания, такую жизненную позицию очень точно раскрыл Апухтин. Что-то в нем самом, в его таланте было органически близко эпохе "безвременья".
Еще в молодости Апухтин написал письмо Тургеневу с жалобами на жизнь: не уверен в своем таланте, "окружающая среда тяготит". Тургенев советовал молодому поэту меньше думать "о своих страданиях и радостях" и "не предаваться мленью грусти" {Тургенев И. С. Полн. собр. соч. и писем в 28-ми томах. Письма, т. HI. M.-Л., 1961, с. 238–239.}. Но какие-то коренные свойства души Апухтина помешали ему последовать советам знаменитого писателя. Возникший еще в юношеских стихах мотив тоски, душевной усталости, разочарования не замолкал в его творчестве и особенно сильно зазвучал в 80-е годы. "Выпав" из 60-х годов, Апухтин так органично вошел в жизнь 80-х: настроения этих лет созрели в нем загодя, но именно в эпоху "безвременья" они стали актуальными, были восприняты многими как "свои".
Разрабатывая несколько излюбленных тем ("роковая любовь", ностальгия по прошлому, одиночество человека в мире "измен, страстей и зла"), Апухтин обращается к различным поэтическим жанрам. Особо следует сказать о его элегиях, романсах и стихотворениях, тяготеющих к большой поэтической форме: психологической новелле и поэме.
Далеко не все стихотворения Апухтина, проникнутые элегическими настроениями, можно отнести к "чистым" элегиям. Но несомненно, что этот жанр оказался очень близок Апухтину. При всем разнообразии и даже противоречивости черт, которыми отмечены элегии Апухтина, в них можно увидеть особенность, которая объединяет эти произведения с глубинной традицией жанра. Оттолкнувшись от конкретных, порой "сиюминутных" переживаний и наблюдений (ночной шум моря, шелест осенних листьев, свет падающей звезды), поэтическая мысль взмывает и легко уходит на высоту общечеловеческих по своему смыслу мотивов: неизбежное угасание под давлением времени чувств, власть безжалостной судьбы, неотвратимость смерти. В лучших элегиях Апухтину (в этом сказался опыт предшествующей поэзии, прежде всего — Пушкина) удавалось достичь не только органичного и сбалансированного сочетания "сиюминутного" и "вечного", но и точного раскрытия эмоционального мира, психологии героя.
Одинокая, измученная душа во власти мертвящего холода жизни — вот, пожалуй, стержневой мотив апухтинских стихотворений этого плана. Что в поэтическом мире Апухтина противостоит, что может противостоять жестокости жизни, в которой человек обречен на "сомненья, измены, страданья"? Прежде всего — память. Пожалуй, можно говорить об особом типе апухтинских элегий — элегии-воспоминании ("О, боже, как хорош прохладный вечер лета…", "Над связкой писем", "Прости меня, прости! Когда в душе мятежной…"). У апухтинского лирического героя главное в жизни (счастье, радость, взаимная любовь) — обычно в прошлом. Наиболее дорого, близко то, что уже ушло, что отодвинуто временем. Герой Апухтина очень чувствителен к грузу времени: "Я не год пережил, а десятки годов". Но память не подвластна времени, и искусство в этом ее главный союзник. Об этом прямо сказано в стихотворении "К поэзии".
Лирический герой Апухтина по строю чувств и мыслей очень близок самому автору, больше всего мучается одним — загадкой любви. В лирическом мире Апухтина это — главный вопрос жизни. Обычно любовь у Апухтина — "отравленное счастье", чувство дисгармоничное, несущее не только радость, но и страдание. Очень часто это — говоря тютчевским языком — "поединок роковой". Точнее: Апухтин очень подробно, психологически убедительно раскрывает отношения, которые можно назвать завершившимся поединком, потому что один из двоих — чаще он, реже она — оказался в роли побежденного, подчиненного, зависимого.
Незваная, любовь войдет в твой тихий дом,
Наполнит дни твои блаженством и слезами
И сделает тебя героем и… рабом.
Апухтин охотно прослеживает развитие чувства, когда зависимость от другого человека оборачивается утратой воли, рабским подчинением. Но даже в этих мучительных и для постороннего глаза унизительных отношениях герой Апухтина может находить и находит радость.
Может быть, самое существенное в том, что и такая любовь в мире Апухтина не может унизить человека. Любрвь у него всегда — знак живой души, души, поднятой над обыденностью. В поэзии Апухтина, как потом у Блока, "только влюбленный имеет право на звание человека". Герой Апухтина беззащитен перед чувством любви, и в этом необходимая мера его человечности. Ни победить, ни избыть такого чувства герой Апухтина не может: "недуг неизлечим". Это любовь-страсть, если вспомнить известную классификацию Стендаля.
Апухтинскому герою ведомо эгоистическое, даже злое начало в любви, в любви, которая сродни ненависти, но тем ценнее, что его любовь может подняться, возвыситься (через муки и страдание) до любви-поклонения, любви нравственно просветленной:
Порою злая мысль, подкравшись в тишине,
Змеиным языком нашептывает мне:
"Как ты смешон с твоим участием глубоким!
Умрешь ты, как и жил, скитальцем одиноким,
Ведь это счастие чужое, не твое!"
Горька мне эта мысль, но я гоню ее
И радуюсь тому, что счастие чужое
Мне счастья моего милей, дороже вдвое!
Как и в стихотворениях элегического плана, в романсах Апухтина любовь — доминирующая, ключевая тема.
Романс, как особый литературный жанр, был утвержден в нашей литературе Пушкиным и Баратынским. В середине прошлого века к нему особенно часто обращались Фет, Полонский и А. К. Толстой. Романсная стихия очень заметна в поэзии Апухтина.
Романс — жанр всем хорошо знакомый, но еще мало изученный. В природе его есть противоречие, загадка. Романс, в том числе и апухтинский, обычно наполнен традиционной поэтической лексикой, "поэтизмами", бывшими не раз в ходу оборотами. То, что в других стихах воспринималось бы как непозволительная банальность, как явная слабость, в романсе принимается как норма. В романсе слово не только несет свой лексический или образный смысл, но и является опорой для эмоции, музыки чувств, которая возникает как бы поверх слов. Романс использует "готовый, в своем роде общезначимый язык страстей и эмоций" {Гинзбург Л. Я. О лирике. Л., 1974, с. 238.}. Легко узнаваемые образы, привычная романсная лексика моментально настраивает нас на определенный строй эмоций и переживаний.
Романс всегда наивен, точнее — как бы наивен. "Наивность, — писал один из критиков апухтинской поры, — сама по себе уже есть поэзия" {Андреевский С. А. Литературные очерки. СПб., 1902, с. 438.}. Романс ждет от читателя готовности довериться его эмоции. Иначе романс может показаться "голым", иронически настроенное сознание "не слышит" музыки романса. Пример тому — мнение критика М. А. Протопопова, который писал, что ничего, кроме бессмыслицы, в знаменитом романсе Апухтина "Ночи безумные…", "в этом наборе созвучий" он не усматривает {Протопопов М. А. Писатель-дилетант. — Русское богатство, 1896, № 2, с. 59.}.
Ночи безумные, ночи бессонные,
Речи бессвязные, взоры усталые…
Ночи, последним огнем озаренные,
Осени мертвой цветы запоздалые.
Слабость этого стихотворения критик увидел в том, что в эти обобщенные формулы каждым читателем "вкладывался подходящий обстоятельствам смысл" {Там же.}. Критик почувствовал жанровую природу произведения, но не принял "условий игры", не признал эстетической значимости жанра.
