Борис Верховцев - Норматив

Снова снег превращается в грязь,
Из под века — секунда, и брызнет…
Ты идёшь, про себя матерясь,
И про тех, кем не понят по жизни.

А таких уже — целая тьма,
И, конечно, не очень приятно,
Что мужчину такого ума,
Принимают за глупого дятла.

Так и хочется крикнуть: «Народ!
Я же есть, я же здесь, я нормальный!
Я ведь только снаружи урод,
А внутри я кристально-хрустальный!»

Только в этом-то вся и беда:
Ухмыльнутся, да вряд ли услышат…
Это было и будет всегда.
Это, друг мой, задумано свыше.

Чего уставился? Стреляй,
Коль выбрал в качестве мишени…
Ты стольких ставил на колени,
Смелее! Властвуй! Разделяй!

Я знал… Я чувствовал спиной,
Косые тени у ларёчка,
Давай, волчара-одиночка!
Не церемонься же со мной!

Иду к тебе, как к алтарю,
С улыбкой, медленно, картинно…
Стреляй, бездушная скотина,
Не то я сам её скурю!!

В момент, когда забрезжат перемены
Во всех без исключенья областях,
Плодятся продуктивно сэлф-мэйд-мэны,
Танцуя на общественных костях.

В любом краю им бесконечно рады,
Им посвящают тонны кинолент,
В их честь проводят пышные парады,
Им руки жмёт с улыбкой президент.

И лишь одно мне в жизни утешенье,
Пусть без фанфар и золочёных флейт:
Я — тоже мэн, вне всякого сомненья.
Осталось только сэлф теперь и мэйд.

Через дым и армады гружёных телег,
Улыбаясь ГАИшным постам,
Мы в стотысячный раз начинаем свой бег
В это старое доброе «там».

Там — луна, та же самая дура-луна,
Что дарила запретные сны,
Нам давно уже в бороду бьёт седина,
А луне, ты смотри — хоть бы хны.

Там готовы всегда к поворотам любым
Без поправок на Ветхий Завет,
Там смешали оранжевый цвет с голубым —
Получился коричневый цвет.

Город детства, жемчужина в топи болот,
Раскидал золотые огни…
Если я не приеду на будущий год —
Открывай. Наливай. Помяни.

Полночи ждал трансляцию сумо,
Включаю телевизор… Чёрт горбатый,
Какое-то учёное дерьмо
С другим ведёт писклявые дебаты.

«Как говорится, факты налицо:
Научным оппонентам не в обиду
Предположу, что всё-таки яйцо
Дало начало курице как виду!»

«Вот тут я вам, коллега, возражу,
Оставив в замешательстве глубоком:
Яичко я никак не отложу,
Коль нету где-то курочки под боком!»

А я вздохнул, голодный и хмельной,
Пошёл себе пожарил вдохновенно
Яичницу с куриной отбивной,
И всё сожрал. Притом одновременно.

Мадам, прокомпостируйте талон!
Я знаю, я нечёсан и помят —
Да не смутит несвежесть панталон
Ваш полный отвращенья строгий взгляд.

Как личность я отнюдь не эталон,
Но ведь прошу всего-то ничего:
В компостер сунуть маленький талон,
И только щёлкнет — высунуть его.

Что значит «мне мораль не дорогà»?
Мадам, я попросил бы… Кто «синяк»?!
Да чтоб ты сдохла, старая карга!
Поеду зайцем. Дел-то — на пятак.

Вдоль по улице идёт
Человек в костюме,
Что-то там себе под нос
Весело поёт.

Может быть, открыл он счёт
В долларовой сумме
Может, это крупный босс,
Может, идиот.

Я в простреленной джинсе
Бодро, без стесненья,
Третий день, как на мели,
Пру во всей красе…

Это — в нашей полосе
Частое явленье,
И поди определи,
Кто из нас «как все».

Если в комнате меня запереть,
Да повесить суперкрепкий замок,
Да без окон, чтоб не мог я смотреть,
Без дивана, чтоб я думать не мог.

Не оставить ни кусочка еды,
Абсолютно никакого питья,
Без возможности справленья нужды,
Без компьютера и смены белья.

Да вдобавок, чтоб мосты сожжены,
И в интимной сфере, и в деловой —
Мне б тогда хватило просто стены,
Я б убился об неё головой.

Метут снега белы̀м-белы,
Несут прохладу…
Хохлы кричат «курлы-курлы!» —
Летят в Канаду.

Евреи Родину спасли:
Нырнули в ванной,
И вмиг доплыли до земли
Обетованной.

Чтоб всем гибридным паспортам
Отнять надежду…
И мы сидим ни там, ни там,
А где-то между.

О, женщина мечты моей несбыточной!
У Ваших ног главу склонил поэт,
Не видеть Вас — страшнее всякой пыточной,
Не слышать Вас — главнейшая из бед.

И мы, легко расставшись с жизнью старою,
Пронзённые любовью неземной,
Вполне могли бы стать прекрасной парою,
Не будь Вы мне и так уже женой…

А давайте, смеха ради,
Всё про всех писать в тетради
И ответственному дяде
Их украдкой доставлять…
А давайте, смеха ради,
Мины класть на автостраде —
Там и так сплошные бляди,

Что нам, жалко разве блядь?
А давайте бросим в шутку
Двухнедельного малютку
В трансформаторную будку —
Позаботятся о нём…
Или тоже как бы в шутку,
Сядем пьяными в попутку
И водиле по желудку
Острой финкой полоснём.

А давайте по приколу
Дня на три захватим школу,
Всех опустим рылом к полу,
Кто-то дёрнется — пиф-паф…
И опять же по приколу
Пса привяжем к частоколу,
В пасть зальём ему тосолу —
Сам ведь гавкал — сам неправ.
Или в доме стометровом.

Под ночным густым покровом
С развесёлым диким рёвом
Друга вытолкнем в окно…
Потому что в мире новом,
Столь серьёзном и суровом,
Непременно быть должно вам
От чего-нибудь смешно.

Прозрачный воздух свеж и чист —
Ни туч, ни комаров,
На гору лезет альпинист,
Физически здоров.

Мальцом вступив в отважный клан,
Он так вошёл во вкус,
Что покорил Казбек, Монблан
И дважды взял Эльбрус.

Рюкзак походный за плечом,
В снежинках борода,
Ему лавины нипочём,
Обвалы — не беда.

Но всё имеет свой предел,
Злой рок нанёс удар:
Орёл к спортсмену подлетел
И громко крикнул «кар!»

Невольно дрогнула рука,
Раскрылся карабин,
И потянуло смельчака
В рельефный мир глубин.

Никто паденье не смягчил
На каменные швы,
Несчастный корпус отскочил
От горе-головы.

А та разбилась о бугор,
Скатилась в котлован
И поняла, что лучше гор
Не горы, а диван.

Мне этот факт не то чтоб неприятен,
Но утаить нельзя его никак:
На белом свете масса белых пятен,
Где не ступал ни разу мой башмак.

Отмежевав решительно и строго
Себя от туристических транжир,
Я в жизни никогда не ездил в Того,
И не летал на чартере в Алжир.

В моменты романтических исканий
Меня мой компас неустанно вёл
Не в сторону Ирландий и Испаний,
А стёжками обычных русских сёл.

Прекрасно понимаю, что с годами
По миру путешествовать трудней,
Но я всё так же не был в Амстердаме,
Не посещал загадочный Сидней.

Мне не открылась готика Монако,
Мне пагод не показывал Ханой,
Домашняя копчёная собака
В Сеуле не попробована мной.

В дождях Перу спина не замочилась,
Не плюнулось в узор брюссельских клумб,
Америку открыть не получилось —
Опередил пронырливый Колумб.

Я знаю на примере Жюля Верна,
Что мир мой — это стол и табурет,
И это где-то правильно, наверно,
И ничего плохого в этом нет.

И в точки, что по всяческим причинам
Не стали мне доступны и близки,
Над глобусом склонясь в молчаньи чинном,
Я клею разноцветные флажки.