Светлана Сурганова - Тетрадь слов

Не жива и не мертва…
Жизнь уходит от меня.
Что оставлю, что сотру —
об одном лишь попрошу:
иногда в далеком сне
вспоминайте обо мне.

Вот усталость, словно старость,
прикоснувшись, обожгла.
То ли мудрость, то ли жалость
вокруг горла обвилась.
Не в укор, а мне в покой
Вы уехали домой.
Не уйду и не останусь.
Буду просто возле Вас.
Не в надежду и не в тягость
кем-то издан был указ:
быть безликой и немой —
вот портрет Вам мой.
Кабы краску, да к палитре,
а мольберт, да к полотну —
не устал бы мир дивиться
на девичью красоту.
Но остыла твердь земли,
и меня туда снесли.
Вот жива ведь, не мертва.
Жизнь по-прежнему права.
Что оставлю, что сотру —
я теперь Вам так спою:
«И во сне, и наяву,
только Вами и живу».

Я уйду так же тихо,
как когда-то пришла,—
ни рыданий, ни крика,
ни взмаха крыла.
Словно снег на ресницах
подсохшая соль,
а в душе затаится
нестерпимая боль.

Я возьму и забуду
твоих губ тишину.
Просто плакать не буду —
ведь теперь ни к чему.
Я не стану искать
теплоту твоих рук,
я сумею понять
неизбежность разлук.

Уходить надо гордо —
в золоченье побед,
чтоб оставить надолго
в твоей памяти след.
Я ж останусь безлика,
что была — не была.
Я уйду так же тихо,
как когда-то пришла…

   Процент сумасшедших в нашей квартире
увеличится, если ты не придешь.
И весна — не весна, если ты позабыла
свой город дождей, этот садик и дом.
В коммунальной квартире — Содом и Гоморра:
   кошки рожают, дети орут,
и посудой гремят соседские монстры —
курят, курят и счастье куют.

Весна, весна идет!
Весне — дорогу!
Весна, весна идет!
Весне — дорогу!

Но я понимаю, что все тебе это
давно надоело, и больше, чем жить.
Что нет пустоты — есть отсутствие веры,
что нет нелюбви — есть присутствие лжи.
А март своим безразборчивым бредом
   уложит в свой грунт тела молодых,
да так, чтоб не смог реаниматор
в искусстве своем сам себя превзойти.

Весна, весна идет!
Весне — дорогу!
Весна, весна идет!
Весне — дорогу!

   И что из того, что расторгнуты связи?
И что из того, что молчат провода?
И что из того, что все песни похожи
одна на другую, а та — на тебя?
В моей Преисподней как будто бы людно,
но поздно сшивать рану край в край,
и я разделяю все случаи жизни
на что было до и после тебя!

Весна, весна идет!
Весне — дорогу!
Весна, весна идет!
Весне — дорогу!

Возьми ее в руки,
дверь закрой на замок.
Она стены раздвинет
и снесет потолок.
Осторожно,
возможно, постройка стара,
и к тому же соседей
полна конура.

Возьми девять лун
на седьмом вираже,
и ты станешь стеклом
в ее витраже.
Осторожно,
возможно, еще цел гобелен.
Смой цвет с полотна
и войди в его плен.

Возьми пару нот
на подпиленных струнах.
Кто был — тот теперь
покоится в урнах.
Осторожно,
возможно, скоро лопнет струна…
Кто будет последним
пить с нею до дна?

На кухне источник
зимы и сосисок,
живет квартирант мой —
немой холодильник.
Возьми батарею,
спрячь ее под подол.
Мы спляшем на кухне
с тобой rock-n-roll.

Я видел таких свободных и чистых.
Я видел таких закубованных в рай.
Я видел таких озадаченно-гибких.
Я знаю и тех, кто все рвется за край.
Я знаю таких, кто гуляет по крышам.
Встречались и те, кто сидит по домам.
Я в курсе, что снова меня здесь не слышат.
Да я не из тех, кто верит ушам.

Ты кошка, которая гуляет сама по себе.
Да, ты кошка, которая гуляет сама по себе.

Задержка в пути на срок больше полвека…
Кто мог — отдохнул, кто хотел — опоздал.
Я видел тупиц и отступниц от веры.
Я знаю и тех, кому все пополам.
Я много смотрел, но мало что видел.
Я часто тонул в слишком ярких лучах.
Ты много успел, да, но все же послушай,
тут дело не в крыльях, тут дело в корнях.

Но ты кошка, которая гуляет сама по себе.
Ты кошка, которая гуляет сама по себе.

Инверсия чувств, как и смена постелей,
привычна для жителей этих широт.
В цене постоянство, но в большей —
потери и сплетен фонтан, извергающий рот.
Я знаю как жить неразменной монетой.
Я видел инстинктов постылую власть.
Я тоже из тех очумевших поэтов,
кто смог так легко в заблуждение впасть.

Да, ты кошка, которая гуляет сама по себе.
Ты кошка, которая гуляет сама по себе.

Солнце погасло, и тучи взвалили
на землю тонны дождя.
Пара часов, и железная птица
снова похитит тебя.
Сколько продлится твое расстоянье?
Сколько протянется лет?
Жить в ожидании жизни — возможно,
хуже, когда ее нет.

Она будет там,
где лето уходит в осень.
Она будет там,
где пьют по ночам вино.
Она будет там,
где скучает асфальт по колесам.
Она будет с теми,
кто был от нее далеко.

Ты покидаешь мой город, и завтра
станет бессмысленным путь.
В ритмах дождя уходящего лета
меня оставляешь тонуть.
Там, где стареют, еще не родившись,
где шут себя мнит королем;
уж лучше быть рыбой,
способной пуститься
в море за кораблем.

Она будет там…

Ночь обозначила выход к спасенью
песней трамвайных рельс.
Все решено. И теперь, как молитва,—
дата вылета, рейс.
Кто-то из старых знакомых мне скажет:
«Слушай, да ты не в себе!»
Мне наплевать. Я устала слать письма.
Я уезжаю к тебе.

Мы будет там…

Февральский ветер стучится в твой дом,
в доме, где мы остались вдвоем;
за чашкой какао, в дыму сигарет,
с извечным вопросом: да или нет?
Так странно день растащил по углам
тебя и его, ее и меня.
А ночь впопыхах смешала колоду,
наверное злясь на непогоду.
Написан сценарий, и розданы роли.
И вроде не врозь, и вроде на воле:
она где-то там, в обнимку с гитарой,
и он не один: то трезвый, то пьяный.
А город, что помнил все их маршруты,
зажег фонари и высушил лужи,
надел черный фрак и звезды в придачу,
чтобы светили и чтоб на удачу.
Но что-то, что было сильней фонарей,
замыслов зодчих и прочих вещей,
стену воздвигло, потратило силы,
и целое стало как две половины.

Февральский ветер стучался в твой дом,
в доме, где мы остались вдвоем.
Вечер на ложе. Дыханье в ладони.
Рядом с тобой забываешь о боли.
А ты, прильнув подбородком к предплечью,
завороженно смотришь на свечи.
Ночь затихала в объятьях луны,
и всяк о своем досматривал сны…