Феликс Кривин - Подражание театру
Алкестида. Милый! Я не стою такой любви.
Адмет. Прощай, Алкестида, тебе пора! (Обнимает ее.) О, почему я не могу за тебя умереть, почему я не могу умереть за ту, которую люблю больше жизни?
Алкестида уходит.
Адмет остается один.
О боги, зачем вы мне оставили жизнь, если за нее приходится так расплачиваться? Неужели нельзя было что-нибудь придумать, чтобы оставить мне и жизнь, и жену? О боги, теперь я никогда не утешусь! Тем более в наше время, когда не так-то просто найти жену, которая согласится за тебя умереть… Я вне себя. Я просто убит горем. Я могу в любую минуту сойти с ума или покончить с собой, или еще что-нибудь в этом роде. Никогда мне не было так тяжело, меня еще никто не видел в таком состоянии. Подданные не узнают своего царя. Конечно, я буду крепиться, чтобы их не расстраивать, я даже буду казаться веселым, но долго ли можно быть веселым, когда умирает жена? И все-таки я — царь, я должен показывать пример своим подданным. Пусть они видят, что царь и в горе царь, и в радости царь, и всегда, всегда царь, потому что иначе быть не может.
Входит Алкестида.
Как, ты еще не умерла?
Алкестида. Я уже умерла, но меня опять оживили.
Адмет. Не понимаю. Каким образом?
Алкестида. Все случилось как-то неожиданно. Понимаешь, я умерла и лежу себе, жду, когда за мной прилетит Танат и унесет меня в царство теней. Но тут откуда ни возьмись Геракл…
Адмет. Какой это Геракл? Такой большой, представительный?
Алкестида. Да, да.
Адмет. Продолжай, Алкестида.
Алкестида. Ну вот. И этот Геракл напал на Таната и стал с ним бороться. Ну, всего я не видела, потому что я тогда была мертвая, но я слышала, как Танат просил Геракла его отпустить, а Геракл за это потребовал меня…
Адмет. Он потребовал тебя?
Алкестида. Нет, не то, чтобы совсем потребовал, а просто чтобы Танат меня оживил и не уносил с собой в царство теней.
Адмет. Продолжай, Алкестида.
Алкестида. Танат сначала отказывался, говорил, что он выполняет поручение Аида, что если он не выполнит поручение, то у него там, в царстве теней, будут большие неприятности. А Геракл сказал, что здесь у него будут не меньшие неприятности, и тогда Танату пришлось согласиться. И вот я опять жива.
Адмет. Все это, конечно, хорошо, только я не пойму, с какой стати Гераклу было за тебя вступаться? Ты, наверно, заговорила с ним или как-то на него посмотрела?
Алкестида. Что ты, Адмет! Я же лежала мертвая!
Адмет. Продолжай, Алкестида. Значит, Геракл — твой освободитель? Может быть, он готов был за тебя умереть?
Алкестида. Быть может, наверное. Ведь это не шутка — драться с самим богом смерти.
Адмет. Продолжай, Алкестида.
Алкестида. Я когда ожила…
Адмет. Продолжай, Алкестида.
Алкестида. Я когда ожила, чуть опять от страха не умерла, увидев, какой огромный этот Танат. Но потом я посмотрела на Геракла и успокоилась.
Адмет. Замолчи, Алкестида! Я тут беспокоюсь, места себе не нахожу, а она там успокаивается — и отчего? Оттого, что смотрит на какого-то Геракла!
Алкестида. Он же меня спас, Адмет!
Адмет. Замолчи, Алкестида! В первый раз мы с тобой расстались, и вот к чему это привело. Я здесь страдаю, я готов в любую минуту сойти с ума, а ты… Так вот для чего тебе понадобилась наша разлука?!
Алкестида. Но ведь я была мертвая.
Адмет. Замолчи, Алкестида! Я сам чуть не умер, так что ж из этого? Значит, Геракл? Знаем мы этих Гераклов… Но у меня это не пройдет. Я все-таки царь, и я сейчас докажу это! (Берет жену за руку, ведет со сцены.) Ты умрешь, Алкестида!
5
Зажигается свет.
На сцене Дедал, Икар и Хор быкоголовых.
Дедал. Вот оно как получилось с Адметом. В трудную минуту каждый думает о себе.
Икар. А Геракл?
Дедал. Что ж Геракл? Конечно, он совершил много подвигов, но и у него были свои недостатки. И немалые…
Икар. Неужели это правда?
Дедал. Во всяком случае, так говорят. Время проходит, и люди начинают иначе смотреть на своих гераклов.
Икар. Почему это?
Дедал. Не знаю. Может, потому что когда человек на пьедестале, на него трудно смотреть — начинает болеть шея. Ну, и свергают его, чтоб получше рассмотреть. Так случилось и с Гераклом. Рассмотрели его и увидели, что в личной жизни он вовсе не был идеалом.
Икар. А Персей? Он все-таки спас Андромеду.
Дедал. Спас! Понравилась ему, он и спас. Он же потом и женился на ней. Хотел бы я посмотреть, как бы он спас постороннего человека.
Икар. А Прометей?
Дедал. Ну вот еще сравнил! Мы с тобой не прометеи, Икар, мы с тобой самые обыкновенные люди. Да и не те сейчас времена.
Икар. Отец, зачем ты так говоришь? Ты ведь раньше всегда говорил другое. Ты учил меня, что надо жить для людей.
Дедал. Жить? А если нельзя жить? Если можно только умереть?
Хор.
Только! умереть!
Дедал. Я не хочу, чтоб ты умер, мой мальчик… Вот сейчас я дошью это крыло, и мы с тобой полетим. Высоко-высоко. Далеко-далеко. И обо всем забудем. И нам будет так хорошо!
Долгая пауза.
Икар. Нам не будет хорошо, отец…
Долгая пауза.
Дедал. Ну почему же не будет? Мы станем, как бессмертные боги. И нас никто не превратит в быков…
Икар. Ты мне рассказывал о Девкалионе и Пирре. Они тоже спаслись вдвоем от потопа, но не смогли жить без людей… И о Сизифе ты тоже прежде говорил иначе. Ты говорил, что он спас от смерти многих людей, заковав в цепи жестокого Таната. За это на него и прогневались боги.
Дедал. Замолчи, Икар! Какое нам дело до Сизифа? Мы полетим с тобой выше туч, и над нами будет только ясное небо… Все равно мы бессильны — что можно сделать, если живешь среди…
Икар. Ты мне рассказывал об Эаке, который даже муравьев сделал людьми.
Дедал (не отвечая). Ну вот и последнее крыло готово. (Надевает крылья себе и Икару.) Дай-ка я на тебя погляжу. Настоящая птица, только клюва не хватает. (С нарочитым оживлением.) Впрочем, у тебя есть нос. А что? Там, в небе, твой нос может вполне сойти за клюв. (Смеется.) Даже очень хороший клюв, все птицы будут завидовать… Представляю себе, с каким почтением они будут к тебе относиться. А? (Смеется.)
Икар. Отец, я остаюсь.
Дедал (испуганно). Что ты, сынок! Ты, наверно, шутишь? Правда, ты шутишь? Разве можно здесь оставаться, тем более — сейчас, когда у нас с тобой есть крылья? Нет, мы полетим, ведь правда, мы полетим? Мы не будем задерживаться ни минуты.
Икар. Я остаюсь, отец.
Дедал. Подумай, что ты говоришь, ведь мы же погибнем… Если б люди могли, они бы все улетели, они не улетают лишь потому, что у них нет крыльев. Но у нас — то ведь есть, почему же мы должны оставаться?
Икар (снимая крылья). Ты лети, а я останусь с людьми.
Дедал. Я? Ты предлагаешь мне лететь? Одному? Но ведь мне это вовсе не нужно. Я хочу тебя спасти, только тебя… Ну, хочешь, Икар, я останусь, а ты полетишь? Я кому-нибудь отдам свои крылья, а сам останусь и буду шить людям крылья, чтоб они могли улетать с земли. Я буду шить крылья, пока у меня хватит сил, я сошью много крыльев — ведь я очень хороший портной. А, Икар? Ты тогда полетишь?
Икар. Я останусь.
Долгая пауза.
Дедал. Значит, остаемся? (Снимает крылья.) Это безумие… Но… Я так и знал, что ты не захочешь расстаться с землей… Не понимаю, что люди находят в этой земле, почему они держатся за нее и не хотят ее покидать даже тогда, когда им так плохо.
Икар. А ты? Разве ты бы покинул землю, отец?
Дедал. Я? Что говорить обо мне? Я б не покинул, потому что я старый, я к ней привык. И к людям привык, хотя они не очень это заслуживают. А ты, Икар, только начинаешь жить, ты мог бы еще стать птицей…
