Феликс Кривин - Подражание театру
Пандора (входит). Да, ты знаешь, только я приоткрыла крышку, а они сразу все и вылетели: и болезни, и несчастья, и все остальное. Если б ты видел, как они вылетели, — ну прямо, как голуби.
Эпиметей. Теперь они разлетятся по всей земле.
Пандора (поддерживая, уводит его со сцены). Еще как разлетятся! Вот бы на них посмотреть…
3
Зажигается свет. На сцене Дедал, Икар и Хор быкоголовых.
Икар (после долгой паузы). А Пандора… она вправду была красивая?
Дедал. Ну еще бы! Вылепили-то ее из грязи, но Афродита дала ей красоту, Гермес — хитрость и коварство, Афина соткала такую одежду, какую не сошьет ни один портной.
Икар. Вот бы на нее посмотреть!
Дедал. Грязь остается грязью, как ее ни наряжай. Портным это известно лучше других, потому что они сами шьют людям одежды.
Икар. Мне жаль этого… брата Прометея. Все-таки ему было трудно, хотя он и был дурак.
Дедал. Конечно. Это только неумные люди считают, что дуракам живется легко. На самом деле им ой как плохо приходится! Ведь они раньше других страдают от собственной глупости… (Помолчав.) Но ничего. Скоро мы с тобой полетим, и тогда это все забудется.
Икар. Фаэтон тоже полетел — на крылатых конях Гелиоса. Полетел и разбился.
Дедал. Что ты сравниваешь! Фаэтон возомнил о себе, он хотел быть выше всех…
Икар. А разве мы не хотим быть выше?
Дедал. Вот чудак! У нас же просто нет выхода.
Хор.
Нет! выхода!
Дедал. Мы летим потому, что на земле невозможно жить, на земле немыслимые условия.
Икар. Но ведь люди остаются…
Дедал. Мне очень жаль, Икар, но в такую минуту приходится думать о себе. Если боги доверились дуракам, которые рассеяли по земле несчастья, то что же остается человеку, как не думать прежде всего о себе?.. Ну вот, готово второе крыло. Теперь, Икар, ты у меня будешь, как птица. Лучше всего быть птицей, когда на земле такое делается. Эх, и полетим мы с тобой, Икар! Знаешь, сверху все кажется таким маленьким, еле заметным. И не будем видеть ни Минотавра, ни его слуг, ни это стадо быков, которые еще недавно были людьми…
Икар. А как же они, отец?
Дедал. Кто?
Икар. Люди.
Дедал. Это их дело. Я не бог и не царь, я всего лишь мужской портной. И я не могу всех обеспечить крыльями… Давай-ка примерим. Вот так. (Примеряет.) Здесь ушьем, здесь дотачаем… Почему я раньше никогда не шил крыльев? Мне не приходило в голову, что они могут понадобиться человеку. Если бы я раньше шил крылья, у меня сейчас был бы опыт, и мы были бы уже где-нибудь далеко. Где-нибудь очень далеко…
Входит Вестник.
Вестник.
Свидетели Истории молчат
И до суда ее не доживают.
И новый опыт, только постарев,
Становится всеобщим достояньем.
И на могиле страшного Тифона,
И на могиле мерзостной Ехидны
Мы говорим: «Ну как же мы могли?»
Как мы могли, чтоб злобная Горгона
Одним лишь взглядом превратила в камень
Отзывчивое сердце человека?
Как мы могли безжизненной Химере
Людские жизни в жертву приносить?
Мы видим только прошлое, как будто
У нас глаза сместились на затылок.
Но прошлое мы тоже плохо видим:
Свидетели Истории — молчат.
Уходит.
Хор.
Пускай! помалкивают!
Икар. Помнишь нашу канарейку?
Дедал. Ну как же. У нее были хорошие песни, а потом она сломала клетку и улетела.
Икар. Отец, она не сломала клетку, это я ее отпустил. Разве может канарейка сломать клетку?
Дедал. Да, я об этом как-то не подумал. Мне не приходило в голову, что ты можешь отпустить свою любимую канарейку. Почему же ты мне тогда не сказал?
Икар. Ты ведь и так очень сердился.
Дедал. Я? Не помню. Впрочем, ты правильно поступил, сынок. Птица — как человек: она должна быть свободна. (Помолчав.) Вот погоди, полетим мы с тобой и встретим где-нибудь нашу канарейку. Может, даже поговорим с ней — потому что если мы станем, как птицы, то, наверно, будем понимать язык птиц. Ты только не говори ей, что я сердился, когда ты ее выпустил… Ну, вот и третье крыло готово. (Примеряет себе крыло.) Еще одно, и можем с тобой отправляться.
Икар. Отец, а как же они?
Дедал. Кто?
Икар. Люди.
Хор.
Стадо! быков!
Дедал. Мне нравится, что ты заботишься обо всех. Человек должен помогать человеку. Но, к сожалению, в жизни бывает не так. Ты помнишь историю с Танталом и Сизифом? Сизиф был обречен на то, чтобы вечно катить в гору камень, а Тантал, стоя по колено в реке под развесистой яблоней, умирал от голода и жажды…
Хор.
Именем! богов!
Дедал. Они стояли рядом, и каждый терпел свои муки. А чего бы, казалось, проще — друг другу помочь? Уж на что Адмет был и царь, и герой, и все такое, а как пришло время умирать…
Хор.
Время! держать! ответ! перед! судом! Аида!.. Жил! на свете! герой! Адмет! и жена! его! Алкестида!
Гаснет свет. Все, кроме двух быкоголовых у кулис, скрываются во тьме.
4. Адмет и Алкестида
На просцениум выходит Адмет.
Адмет. Велика милость богов, но трудно ею воспользоваться. Они сохранят мне жизнь, если кто-нибудь добровольно согласится за меня умереть. Население оповещено, в награду обещаны царские похороны, но хоть бы один нищий соблазнился. А рабы? Тому, кто за меня умрет, я пообещал свободу, однако желающих тоже не видно… Но я же все-таки царь, за меня должны умирать мои подданные. Они должны быть готовы отдать за меня все свои жизни, а тут, выходит, и одной не допросишься. На словах-то они все — мы за царя… в огонь и в воду… не щадя живота… — а как дойдет до дела — вот тебе и пожалуйста! Рабу своему говорю: ну ты сам посуди, если на одну чашу весов положить жизнь раба, а на другую — царя, что перетянет? А он отвечает: это с какой чаши смотреть. Любимого брата в первый раз попросил об одолжении — не согласился… Но я же все-таки царь, за меня должны умирать мои подданные… Впрочем, «должны» — здесь не годится, здесь надо только по собственной воле. Но у них никогда не было собственной воли. Вот положение… Прямо хоть ложись и умирай. Но я же все-таки царь… Люди! Люди! Неужели никто не согласится за меня умереть? Вы все получите свободу, я вам устрою царские похороны… А? Молчите? Воздерживаетесь? Так-то вы любите своего царя?
Входит царица Алкестида. Адмет бросается к ней.
Алкестида, они не хотят! Они готовы пожертвовать своим любимым царем, лишь бы сохранить свои жалкие жизни. Я уже говорил, и убеждал, и упрашивал — ничего не помогает. О Алкестида, моя возлюбленная жена, видно, нам с тобой придется расстаться!
Алкестида. Успокойся, Адмет, я приняла решение. Я умру вместо тебя.
Адмет. Ты? О родная моя, любимая, как я мало тебя ценил! А тебя не смущает то, что нам тогда все равно придется расстаться?
Алкестида. Что же делать? Если такова воля богов…
Адмет. Да, конечно, это воля богов, это все воля богов! Если б не воля богов, разве б я позволил тебе умереть? Тем более теперь, когда я узнал тебе настоящую цену… О Алкестида, я этого не переживу, я умру от тоски по тебе!
Алкестида. Ничего, ты утешишься. Найдешь себе другую жену. Вы еще будете счастливы.
Адмет. Счастливы? Прошу тебя, не произноси этого слова. Больше в этом доме не будет счастья. Какой бы ни была моя вторая жена, она не даст мне счастья такого, как дала ты. Я всегда буду помнить тебя, Алкестида.
Алкестида. Спасибо, Адмет. Ты хороший муж.
Адмет. О, если бы я мог умереть вместо тебя! Но это невозможно. Боги лишили меня такой возможности. Я могу умереть только сам за себя, а я не такой эгоист, чтобы умирать за себя, Алкестида!
