Афанасий Салынский - Драмы и комедии
Л ю б а ш а (сразу преобразилась, ее покинула медлительность, голос стал чеканным и жестким). Алешка! Поднять отряд. Выйти навстречу да из колка ударить первыми. Слышите, мужики?! С бандитами будем драться, у которых нет ни чести, ни совести…
К у м с м а у з е р о м. А ты что, с комиссаром обкрутилась — перекрасилась? С красными ублюдками отдыхать нас устраиваешь? Братанья только недоставало… Хватай ее, мужики, — и в расход!
Любаша оглянулась. Двое-трое дружинников нерешительно двинулись к ней, но она, словно не замечая этого, вынула из кармана браунинг и выстрелила в кума, когда тот дрожащими пальцами вскрывал деревянную коробку своего маузера.
Л ю б а ш а. А те, кто не ушли к Петьке Тельнихину раньше, могут уйти теперь, благо что сам сюда пожаловал. Таких, как Звонарь да этот вот, и сам атаман Анненков приголубит. Алешка, веди отряд! Я не задержусь.
А л е ш к а и д р у ж и н н и к и уходят.
О х а п к и н. Прощай, кум, сам ты наперед меня упокоился.
Уже с минуту лежавший с открытыми глазами, приподнимается Ивушкин, он видит Любашу и не верит, думая, что это сон.
И в у ш к и н. Люба?..
Л ю б а ш а. Гаврюша! (Склонилась над Ивушкиным, бережно притронулась к нему.)
И в у ш к и н. Откуда ты? Среди нас… одна… Ты — пришла?!
Л ю б а ш а. Я с отрядом, случайно…
И в у ш к и н. С тельнихинским отрядом? (Ожесточенно.) Иди, убью… и тебя и Тельнихина…
Л ю б а ш а (спешит объяснить). Ушла я от него, Гаврюша!
И в у ш к и н. Пусти! Ребята… что там за стрельба?!
О х а п к и н. Междоусобно палят, Гаврила Семеныч.
Л ю б а ш а. Это мои… мои бьются! Петька Тельнихин налетел… За мною по степи хороводит, отомстить хочет. Ушла я от него!
И в у ш к и н. Когда ушла?
Л ю б а ш а. Три дня тому… три дня… Тороплюсь я, милый, сразу все скажу. Спасибо, что письмо мне с шахтером своим прислал. Сколько дум передумала! Кружусь по степи, как волчиха подбитая, между теми и этими… Хорошо, люди верные со мной, такие же, как я, горемыки. Скажи мне: что ж мне делать теперь? Где же правда, Гаврюша?!
И в у ш к и н. А хочешь ли ты знать ее, правду?..
Л ю б а ш а. Хочу, хочу! Много раз я разговоры наши с тобой вспоминала… Слова твои обдумывала…
Слышны приближающиеся выстрелы.
Мне пора… Прощай! Если вернусь, договорим. (Уходит.)
Л и з а (Ивушкину). Лежи, лежи. (Понизив голос.) Да змеюке этой не больно доверяйся. Видишь, мечется как?
И в у ш к и н. Мы с тобой, Лиза, правду свою с материнским молоком открыли, а ей труднее. (Прислушивается.) У кого ж там у них пулемет?
Л и з а. Изведет она твою душу.
И в у ш к и н. Что ж, оттолкнуть ее?! Эх, Лиза… Ведь мы судьбу России в свои руки взяли. За каждого теперь в ответе… Хоть один шаг кто-то в нашу сторону шагнул — сделай два, три шага навстречу и тяни, тяни человека к нам.
Л и з а. Из-за тебя она красуется. С одной стороны, спасает, с другой — в позорную яму вгоняет.
И в у ш к и н (невнимательно, прислушиваясь к стрельбе). В какую такую яму?
Л и з а. А ты спроси попа. Вон сидит, сгорбился. Эй, батюшка-поп, как тебя… отвечай теперь: зачем комиссара венчал в беспамятстве?
О т е ц В а с и л и с к (со страхом, прислушиваясь к перестрелке). Под угрозой оружия… Сам принял великий грех… Прости, ради господа, товарищ комиссар. Любовь Ферапонтовна в большом аффекте были…
Л и з а. Всей армии, всем коммунарам на посмешище!
И в у ш к и н. Дура… дура Любка… Зачем?!
О х а п к и н. А пальба слышнее…
И в у ш к и н (превозмогая боль и слабость, поднимается). Все, кто с оружием, давайте к окнам! Высаживай стекла, бойницы будут.
Совсем близко послышались крики, ржание коней. Быстро-быстро закрестился отец Василиск, Ивушкин, Лиза и раненые стреляют.
Л и з а (прицеливаясь). Пей, бандитская тварь… Эту не пьешь? (Перезаряжает карабин.) Пей другую! (Вскочила.) Ивушкин, это ты… Твой выстрел Петьку Тельнихина срезал! Так с коня и грохнулся. (Покачнулась вдруг и, с улыбкой еще, осела на пол.) Да, да… Твой выстрел… я видела…
Р а н е н ы е. Бегут! Ура-а!
И в у ш к и н (радостно). Лиза! (Оглянулся, увидел, что Лиза лежит, наклонился к ней.) Лиза?..
Л и з а. Смешно… Неужели так умирают? Очень не хочется…
Еще дрожащая от горячки боя, входит Л ю б а ш а.
Л ю б а ш а. Эй, собирайтесь, все в мой обоз! (Увидела Ивушкина и Лизу, подбежала.)
Л и з а (из последних сил приподнялась, глядит на Любашу). Ух, паскуда, как я тебе завидую… (Упала на руки Ивушкина.)
Л ю б а ш а (сняла шапку). Отходит, сойка… Верная была.
Ивушкин молчит.
Гаврюша… Гаврюша! (В глубочайшей тревоге, быстро шагнула к нему.)
И в у ш к и н (гневно). Опозорила…
Л ю б а ш а. Миленький!..
И в у ш к и н. Я с другом прощаюсь, уйди, обвенчанная…
Л ю б а ш а. Прости, в сердцах наглупила…
Ивушкин молчит, гладит волосы холодеющей Лизы.
Тогда — прощай!
КАРТИНА ДЕВЯТАЯБескрайний, залитый весенним солнцем степной простор. Полевой стан коммуны. Та же избушка-землянка с красным флажком над крышей. И так же хлопочет возле котла над костром А г а ф ь я. Появляется А н ю т к а, дочка Охапкина.
А н ю т к а. Тетка Агафья! Ваши отсеялись! Идут уже…
А г а ф ь я. А как твои? Где батька-то?
А н ю т к а. Батька с Иваном здесь, к Ферапонту собираются. Сеялку он обещал нам продать. (Заглядывает в котел.) Что варишь?
А г а ф ь я. Щи.
А н ю т к а. Можно, я посмотрю, как вы есть будете?
А г а ф ь я. Что это тебе — представление?
А н ю т к а. Бабка Шелаболиха бает, быдто ваши, когда едят, перед каждой ложкой три раза «ура» скрикивают.
А г а ф ь я. Что ж, оставайся, послушай.
Появляются коммунары — И в у ш к и н, Г о л ь ц о в, К о к о р и н и С а м о й л о П е т е л ь к и н.
И в у ш к и н. Ну, на этот раз соберем урожай, а?!
К о м м у н а р ы. Соберем!
И в у ш к и н. Анютка! Здравствуй!
А н ю т к а. Здравствуйте… товарищи…
А г а ф ь я (накрывает на стол). Все как было, когда начинали…
Ивушкин усаживает Анютку на то место, где когда-то сидела Лиза.
И в у ш к и н. Только нет кое-кого…
А г а ф ь я. Прибежала Анютка сюда, кричит, а у меня аж душа захолонула… Так же Лиза, помню, прибежала: «Агафья, отсеялись!» Звонкая была…
Коммунары едят. Анютка тоже ест и ожидает: будут ли они, как болтала бабка Шелаболиха, перед каждой ложкой «ура» скрикивать? Агафья с улыбкой наблюдает за нею. Появляется А н и с и м О х а п к и н.
О х а п к и н. Анютка! Анютка-а…
А н ю т к а. Здесь я.
О х а п к и н. Ишь куда вильнула… Отшабашили, соседи?
И в у ш к и н. Отшабашили, Анисим Федорович.
О х а п к и н. Место у вас бойкое, на дороге, не обойдешь.
И в у ш к и н. Садись с нами, Анисим Федорович!
О х а п к и н. Благодарствуем. (Присаживается.)
Самойло передает ему миску с едой.
Глянь, Петелькин! Ты в коммуне, Самойло?
С а м о й л о. Как видишь.
О х а п к и н. Так беспортошным на всю жисть и останешься.
С а м о й л о. А ежели коммуна разбогатеет?
О х а п к и н. Чудак! Одному — вернее. Разбогател — так уже все твое, Самойлово! Батраков нанял и живи-наживайся дальше.
С а м о й л о. Стало быть, я разбогатею, а другие хоть с сумой ходи?
О х а п к и н. Пускай и другие мужики богатеют, тебе-то что?
С а м о й л о. Так, значит, все богатыми и станут? Даже батраки? Какого ж лиха им тогда на меня работать?
О х а п к и н. Вестимо, бедные все ж таки будут, да ить…
С а м о й л о (перебивает). Бедных-то завсегда больше, чем богатых! Вот я, значит, разбогатею, а бедные в одночасье обозлятся да все у меня отберут?
О х а п к и н. А ты им по шее…
С а м о й л о. Это я-то — бедным?!
О х а п к и н. Дак ты уже будешь богатым.
С а м о й л о (с улыбкой косясь на Ивушкина). Сказка про белого бычка…
Охапкин, соображая, чешет затылок.
И в у ш к и н. А ты, Анисим Федорович, за коммуну или против?
