Ларс Нурен - Пьесы
ГЕОРГ. Не твое дело, чего я жду. (Уходит.)
МАРТИН. Ушел, значит. Ну что, покурим? Ты что будешь делать? Я мог бы помыть посуду… Не хочешь пойти наверх, отдохнуть? Ты сегодня такая усталая. И совсем бледная. Я помою посуду и позвоню Лене, а потом поднимусь к тебе. Иди отдохни. День скоро кончится. Попробую найти какую-нибудь хорошую книгу. И приду к тебе. Слышишь — иди отдохни.
ЭЛИН. Что-то у меня сил нет.
МАРТИН. Вот я и говорю.
ЭЛИН. А если Лена откажет?
МАРТИН. Нет, только не это.
ЭЛИН. Но если все-таки откажет, что будем делать?
МАРТИН. Не знаю.
ДАВИД. А может, скажешь им, что деньги сожрала собака? Ты ж говорил инспектору из налоговой, что она сожрала квитанции… Ах да, собака-то умерла.
МАРТИН. Какая еще собака?
ДАВИД. Наверное, в роли собаки был ты.
ЭЛИН. Давид, не вмешивайся.
ДАВИД. В таком случае, извини. Только больше не приходи ко мне по ночам и не жалуйся, когда он будет бить тебя. Пеняй на себя.
ЭЛИН. Кто меня будет бить?
МАРТИН. До чего ж ты бессовестный. Совсем стыд потерял. (Встает.) Все, с меня хватит.
ЭЛИН (тоже встает). Ты сказал Улле, чтоб она ощипала уток?
МАРТИН. Уток? Да нет, я сам их вчера ощипал. Она говорит, что не переносит этого запаха… Хорошо, что ты вспомнила, что надо замариновать их… Пожалуй, займусь этим сейчас. Вот черт. Элин, сейчас же потуши сигарету, иди наверх и ложись, я скоро приду, дорогая.
ЭЛИН. Хорошо, так я и сделаю. Надо приготовить рубашку Давиду. Не забудь про Лену.
МАРТИН (вздыхает). Ладно.
ЭЛИН. Обещай мне.
МАРТИН. Да, конечно.
ЭЛИН. Давид, зайди потом ко мне перед сном попрощаться. Обязательно. Больше сегодня никуда не бегай. (Кашляя, уходит.)
МАРТИН. Ох, до чего ж нехороший кашель.
ДАВИД выключил радиолу. Возможно, он задремал. ЭЛИН сиди в ванне, зовет его. «Ты не мог бы подняться потереть мне спину?» Он идет к ней и пр. Она просит потереть ей спину пониже он намыливает ее, трет, смывает. Смотрит на ее тело либо начинает ласкать ее, берет ее грудь и т. д., либо она без видимой причины вдруг приходит в бешенство, кричит: «Что ты здесь делаешь! Убирайся отсюда, мерзкая свинья!»
Что будешь делать?
ДАВИД. Новости посмотрю.
МАРТИН (смотрит на часы). Уже так поздно?
ДАВИД. Когда захочу, тогда и уйду.
МАРТИН. Не мог бы ты ненадолго остаться, надо по говорить.
ДАВИД. Поговорить с кем?
МАРТИН. Со мной, разумеется.
ДАВИД. Ты обещал мне, что вечером я смогу посмотреть шестидневный пробег, помнишь?
МАРТИН. Я обещал? Во сколько он начинается?
ДАВИД. Через несколько часов.
МАРТИН. Зачем ты меня спрашиваешь, все равно все делаешь по-своему.
ДАВИД. С каких это пор?
МАРТИН. Так было всегда. Сколько я тебя помню. Сядь, пожалуйста, давай поговорим… Наконец мы остались одни.
ДАВИД. О чем нам говорить?
МАРТИН. Да о чем угодно.
ДАВИД. Мне сказать нечего.
МАРТИН. Нет… нет… нет…
ДАВИД. Ты о чем?
МАРТИН. Нет… сам знаешь, нам было несладко…
ДАВИД. Нам было несладко, но тебе, похоже, приходилось лучше всех, просто слишком уж хорошо.
МАРТИН. Да, да, я знаю, что ты обо мне думаешь… Но мы с мамой все же держались вместе… Мы никогда не предавали друг друга. А это что-то да значит… С деньгами у нас всегда было не очень. И не только у нас, ты сам все поймешь, когда у тебя будет своя семья и дети, которых надо поставить на ноги… Во время войны, когда мы жили в Худдинге…
ДАВИД. У вас правда было так туго с деньгами, что тебе приходилось воровать свечи в ресторане, где ты работал? Чтобы обогреть свою спальню.
МАРТИН. Да, это правда. Но сейчас я вспомнил о другом. Ты знаешь, что до того, как ты родился, у мамы был выкидыш? Когда мы переехали на виллу в Худдинге, она начала развешивать новые занавески в гостиной. Наверное, она как-то не так потянулась — слишком резко, что ли — и дело с концом. Она была на четвертом месяце… Беременна девочкой… малютка могла быть твоей сестрой. Тебе бы хотелось иметь старшую сестру? Может быть, тогда все бы сложилось иначе.
ДАВИД. Только вряд ли бы ты изменился.
МАРТИН. Давид…
ДАВИД. Не могу привыкнуть к тому, что ты мой отец. Действительно так?
МАРТИН. Ну конечно, а как же. Почему ты спрашиваешь?
ДАВИД. Точно? А может быть, я похищенный ребенок Чарльза Линдберга?
МАРТИН. До чего же ты бесстыжий.
ДАВИД. До чего же ты противный.
МАРТИН. Давид!
ДАВИД. Что, папа?
МАРТИН. Я хочу, чтобы ты попытался… хотя бы попытался поверить мне… Ты даже не представляешь, как я люблю тебя. Я так хочу, чтобы у тебя все было хорошо… Ну почему ты не веришь… когда я говорю, что я сделаю все возможное, чтобы больше это не повторилось… не хочу, чтобы ты переживал из-за меня… Давайте снова попробуем быть одной семьей… Не уходи, Давид, послушай меня! За что ты меня так ненавидишь? Ведь я твой отец. Посмотри на меня!
ДАВИД. Я восхищаюсь тобой.
МАРТИН. Правда? Почему?
ДАВИД. Потому что каждое утро ты находишь в себе силы посмотреть в зеркало. Это достойно уважения. А теперь я пошел смотреть телевизор, и я хочу, чтобы меня оставили в покое. Ты слышал?
МАРТИН. Что? Нет, ты не понял.
ДАВИД. Что еще я должен понять?
МАРТИН. Мы с мамой любим друг друга. Ты видел как она поцеловала меня?
ДАВИД. Это только для того, чтобы понюхать, не пахнет ли от тебя водкой.
МАРТИН. Что? Однажды, когда я буду лежать в могиле, ты пожалеешь о своих словах, но будет уже поздно…
ДАВИД. Через минуту ты начнешь надо мной издеваться, а мне придется утирать литры слез. Я смогу! Я все смогу! (Уходит, хлопнув дверью.)
МАРТИН остается один, он в отчаянии, тяжко вздыхает, докуривает сигарету, встает, снимает пиджак, засучивает рукава рубашки, моет посуду. Затем берет большое блюдо, в котором замочены утки, ощипанные и потрошеные. Сливает оттуда воду, осматривается по сторонам, подходит к бильярдной, где включен телевизор, останавливается, прислушивается. Потом идет к лестнице и наконец возвращается в кухню. Достает из утки маленькую бутылку водки, быстро отпивает, полощет рот и горло своим эликсиром, выплевывает, ищет новое укрытие для бутылки.
МАРТИН. Ну что ты будешь делать! Придется допить и поставить среди пустых бутылок. (Пьет.)
ДАВИД (крадется на кухню, стоит и смотрит на МАРТИНА). Не стоит так торопиться, папа, а то поперхнешься.
МАРТИН. Какого черта! Какого черты ты здесь делаешь?!. Убирайся отсюда!
ДАВИД. Просто хотел посмотреть.
МАРТИН. В чем дело?!
ДАВИД. Ты, значит, тут выпиваешь… Не буду тебе мешать. Продолжай в том же духе.
МАРТИН. Я не выпиваю! Что ты несешь! Сейчас же иди отсюда!
ДАВИД. Я видел, как ты пил, видел, как ты взял бутылку и начал пить, как твой кадык прыгал вверх-вниз, как ты глотал…
МАРТИН. Даже не пытайся! Я не выпил ни капли!
ДАВИД. Чем же ты тогда занимался?
МАРТИН. Ничем! Я только хотел проверить, пуста ли бутылка, прежде чем ее выкинуть… По какому праву ты меня тут допрашиваешь? Иди смотри свою передачу, иначе я за себя не ручаюсь!
ДАВИД. Я пошел к маме.
МАРТИН. Что ты собираешься сделать? Что ты сказал?
ДАВИД. Я пошел рассказывать маме.
МАРТИН. Ну уж нет, только попробуй.
ДАВИД. Можешь не сомневаться.
МАРТИН. Ты не посмеешь!
ДАВИД. Расскажу непременно.
МАРТИН. Нет, я сказал… Оставь ее в покое! Ты никуда не пойдешь. Ты останешься здесь.
ДАВИД. И кто же мне помешает?
МАРТИН. Я.
ДАВИД. Ты?
МАРТИН. Я тебе покажу. Если ты скажешь маме хоть единое слово, то…
ДАВИД. То тебе не поздоровится.
МАРТИН. Нет, это тебе не поздоровится… Твоя песенка спета… Прошу тебя, оставь ее в покое… Давид… Давид…
ДАВИД (кричит). Мама! Мама! Ты знаешь, что делал папа?
МАРТИН. Тихо, тихо, черт бы тебя побрал, оставь ее в покое! Дай ей поспать… Неужто совсем стыда не осталось?
