Самуил Маршак - Сочинения в четырех томах. Том второй. Лирика, повести в стихах, сатира, пьесы

Вы — предсказатель! Вы — пророк!
Предвидели вторжение.

Вот вам на голову венок —
И наше поздравление!..  

Проходит поезд бронированный
Глубокой ночью без огней.
Сидит в вагоне, как прикованный,
Злодей, боящийся людей.

Кочует фюрер по Германии,
От всех скрывая свой маршрут,
Но все равно без опоздания
Прибудет к станции Капут.

Из-за границ
Вернулся Фриц
К себе домой — в Германию.
И слышит, он
Со всех сторон
Такие восклицания:

«Послушай, Фриц! —
Со всех страниц
Кричат ему газеты. —
Зачем ты грабишь частных лиц?
Зачем насилуешь девиц?
Очнись, подумай, где ты!

Ты не во Франции теперь,
Не в селах Украины.
Послушай, Фриц, скорей умерь
Ты свой инстинкт звериный.

Когда-то грабил ты и жег
Деревни Белоруссии,
А нынче грабишь ты, дружок,
Дома Восточной Пруссии…

За рубежом
Ты грабежом
Был занят непрестанно.
Но грабить свой, немецкий, дом —
По меньшей мере странно!»

В ответ раздался стекол звон
И хриплый голос Фрица:
«Я не могу, — воскликнул он,
Уже остановиться!

— Нет, война, как таковая,
Не легка и не сладка! —
Говорит передовая
Из фашистского листка.

А когда-то, в дни былые,
Клялся фюрер, что война,
Как родимая стихия,
Немцам истинным нужна.

Почему же неизвестный
Журналист в передовой
Отзывается нелестно
О войне, как таковой?

Потому что на Востоке
В грозной схватке боевой
Немцам дал урок жестокий
Сталинград, как таковой.

Потому что из Туниса,
Где сдалась фашистов рать
Только Роммель, точно крыса
С корабля успел удрать.

Потому что с небосклона
Самолетов слышен вой
И летит за тонной тонна
На Берлин, как таковой.

Так, в минуту роковую
Фюрер смутно разобрал,
Что войну, как таковую,
Навсегда он проиграл!

Фон Роммель, старый лжец,
Который некогда грозился взять Суэц,
С корреспондентами гуляя в чистом поле,
Рассказывал про европейский вал
И к былям небылиц без счету прилагал.

— Вы видите, друзья, цветут здесь каприфоли,
Ромашки, ландыши, и тмин, и бальзамин,
А под корнями их — два миллиарда мин!..

Смотрите, на лугу траву жуёт корова.
Даю вам слово,
Что минами она у нас начинена
И, если ток включить, взрывается она!
Мы всё минируем — от хлева до овина.
Вот немка к нам идёт. «Как ваше имя?»
«Минна!..»

Услышав сей ответ, пугливый журналист
От Минны бросился бежать, дрожа, как лист,
И больше к Роммелю не ходит для беседы,
Боясь коровьих мин и женщины-торпеды.

У басенки моей простейшая мораль:
Границы должен знать и самый пылкий враль.
Пускай припомнит он один закон старинный, —
Что при плохой игре не помогают мины! 

Приглашают нас в Париж,
Говоришь?
Чтоб повысить наш престиж,
Говоришь?

Нет, мерси, мон шер[5] Лаваль,
Очень жаль,
Но поеду я едва ль,
Пьер Лаваль.

Я поехать был бы рад,
Да навряд
Нас в Париже захотят.
Так-то, брат!

Там нас немцами зовут,
Старый плут,
Чужеземцами зовут,
Старый плут!

Люди ставят нам в вину, —
Антр ну[6], —
Что мы продали страну.
Вот те ну!

Мол, продались торгаши
За гроши.
Лучше будем жить в тиши,
Пить Виши…

Приглашают нас в Париж,
Говоришь?
Не поеду я в Париж.
Нет, шалишь!

Они вдвоем смотрели вдаль
Из-за бетонных стен.
«Стреляют!» — вымолвил Лаваль.
«Палят!» — сказал Петэн.

«Беда!» — подумал Пьер Лаваль
И впал в глубокую печаль.

Он, как премьер и как француз,
Не может не грустить:
Его страну от рабских уз
Хотят освободить.

Глядит сквозь щелку Пьер Лаваль,
И грустью он объят.
Он понимает, что едва ль
Грехи ему простят.

Что продал недругам давно
Он совесть и страну,
И вместе с ними суждено
Ему идти ко дну! 

…Не для торжественных речей,
Не для банкетов светских
Собралась шайка палачей,
Гаулейтеров немецких.

Один-единственный вопрос
Интересует их всерьез,
А суть вопроса вкратце:
Куда им всем деваться?

Они, гаулейтеры, вчера
От Минска до Версаля
И от Ламанша до Днепра
Европой управляли.

Теперь у них переполох,
Им тесно в душной банке.
Сидит в котле гаулейтер Кох,
В котле — гаулейтер Ганке.

Иных уж нет, а те — в пути,
Готовятся к отлету…
Но где бездомному найти
Гестаповцу работу?

Кули таскать? Рубить дрова?
За это платят скудно.
Притом дрова — не голова.
Рубить их очень трудно!

Лудить, паять, кроить, дубить
Труднее, чем дубасить.
Носить трудней, чем доносить,
И легче красть, чем красить.

Так что же делать? Вот вопрос.
Ответа ждет гаулейтер.
Но, хвост поджав, как битый пес,
Дрожит и сам ефрейтор.

Прощай, мой мундир, мой надежный слуга.
Приходит минута разлуки.
Навеки прощай!.. Уж не ступит нога
В мои генеральские брюки!

С тобой покорить я надеялся мир,
Мечтал о добыче и славе.
С тобою в Париж я вступил, мой мундир,
В тебе гарцевал по Варшаве.

В тебе я когда-то всходил на Парнас
С веселой подвыпившей свитой.
В тебе я летал по Европе не раз
От фьордов норвежских до Крита.

Осталась прореха в твоем рукаве,
Прореха огромная — сзади
На память о тщетном стремленье к Москве,
О том, что стряслось в Сталинграде…

Вот эти заплаты оставил Донбасс.
Карелия… Крым… Украина…
Вот Венгрия, Польша… А эти сейчас
Нашиты вблизи от Берлина.

Теперь ты скучаешь в грязи и в пыли,
Лишившись подкладки атласной,
И тихо дрожишь, услыхав невдали
Орудия Армии Красной.

С тобою дождались мы черного дня.
Свой век доживем мы в разлуке.
И скоро повесят тебя и меня
Суровые, твердые руки.

Меня до костей пробирает озноб, —
Так сильно грохочут орудья.
Тебя бы — в мой гроб, а меня — в гардероб!
Да только найдут меня судьи…

Давно уложил я тебя в чемодан,
Мечтая лететь в Аргентину.
Увы, далеко от меня океан,
А фронт подступает к Берлину!

Прощай, мой мундир, мой надежный слуга.
Приходит минута разлуки.
Навеки прощай!. Уж не ступит нога
В мои генеральские брюки…