Самуил Маршак - Сочинения в четырех томах. Том второй. Лирика, повести в стихах, сатира, пьесы
Сваха из СЕАТО
Сваха странствует по Азии,
Тут попьет, а там поест.
У нее – разнообразие
Женихов для всех невест.
Говорит она, усталая,
Опускаясь на диван:
— Нынче браком сочетала я
Анкару и Пакистан.
Но с невестами арабскими
Не поладить мне никак,
Хоть давно цепями рабскими
Я опутала Ирак.
Ох, мне плечи давит гирею
Новый заданный урок:
Я должна Ливан и Сирию
Заманить в такой же блок.
Я показываю, сватая,
Им портреты женихов.
Генералы есть усатые,
Адмиралы без усов.
Есть дельцы заокеанские.
Пожелай – озолотят!
Да красавицы Ливанские
Что-то замуж не хотят!
Побывала и в Каире я,
Не жалея старых ног.
Но Египет, как и Сирия,
Указал мне на порог.
Вот какое безобразие!
Изменился белый свет.
Прежней Африки и Азии
И в помине нынче нет!..
Куры и базы
Пишут, будто окружен
До сих пор туманом
Флирт, который Вашингтон
Начал с Пакистаном.
Будто вице-президент,
Хитроумный Никсон.
Свой покинул контитент,
Чтобы сделать книксен.
Будто с севера летит
Он на юг горячий,
Чтобы вежливый визит
нанести Карачи.
Сердце Никсона полно
Страстью к Пакистану,
Но поверить мудрено
Этому роману.
Не секрет ни для кого,
Что дельцы-пролазы
Строят куры для того,
Чтобы строить базы!
«Сторожевой пес»
Балканскую комиссию американские газеты откровенно называют «сторожевым псом на Балканах»
Из газет
Политики за океаном,
Решая каверзный вопрос,
Постановили, что Балканам
Необходим усердный пес.
Как будет этот пес Полкан
Стеречь спокойствие Балкан?
Приставлен он не для дозора,
А вся его задача в том,
Чтоб охранять получше вора
И не пускать хозяев в дом.
Антиамериканская деятельность мистера Тòмаса[7]
Давно ли мистер Томас
Метал раскаты грома
С трибуны на врагов
И всем грозя террором,
Был главным контролером
По линии мозгов?
А ныне где же Томас?
Лакей твердит: — «Нет дома-с.
Ушли они в конгресс!»
Но нет его в конгрессе.
Он, если верить прессе,
Уехал на процесс.
Кого же там он судит?
Кто новой жертвой будет?
Нет, вызванный к судье,
Не за столом судейским,
А рядом с полицейским
Сидит он на скамье…
В комиссии сената
Он чистил всех когда-то
Безжалостен и строг.
И так «очистил» Штаты,
Что совершил растраты
И угодил в острог.
Холодный дом
В газетах сказано о том,
Что продан Диккенсовский дом.
Публично, именем закона,
Дом «Копперфильда» и «Сверчка»
Оценщики аукциона
На днях пустили с молотка.
Бедняга Диккенс много лет
Лежит в Вестминстерском аббатстве.
Он не узнает из газет
Об этом новом святотатстве…
Клубится лондонский туман
И с фонарями улиц спорит,
Как в дни, когда писал роман
Покойный автор «Крошки Доррит».
По-прежнему издалека
Мы слышим крик зеленщика,
И запах устрицы и травки
Доносится из ближней лавки.
Во мгле, продрогнув до костей,
По переулкам бродят дети…
Но нет уж Диккенса на свете.
Певца заброшенных детей.
Его уж нет. И продан дом,
Где жил поэт, чудак, мечтатель.
Пойдет ли здание внаем
Иль будет отдано на слом, —
Решит случайный покупатель…
Будь этот дом в стране труда,
А не в краю капиталистов,
Его бы, право, никогда
Не описал судебный пристав.
В музей он был бы превращен,
Очищен от столетней пыли.
Туда бы школьники ходили
По воскресеньям на поклон.
И вновь бы ожил дом холодный,
Видавший столько перемен…
Среди его старинных стен
Не умолкал бы шум народный.
Согрел бы их людской поток.
И жадно слушали бы дети,
Не затрещит ли в кабинете
Приятель Диккенса — сверчок…
1949
Голливуд и Гайавата
Если спросите: откуда
Изгнан старый Гайавата,
Я скажу: из Голливуда,
Я отвечу вам: из Штатов.
Те, кто любит в день погожий
Слушать древние сказанья,
Спросят, может быть: за что же
Гайавате наказанье?
Я отвечу им: Поквана —
Трубка Мира — виновата
В том, что вынужден с экрана
Удалиться Гайавата.
Вы узнáете, в чем дело,
Прочитав две-три цитаты
Из описанных Лонгфелло
Похождений Гайаваты:
«…Из долины Тавазэнта,
Из долины Вайоминга,
Из лесистой Тоскалузы,
От скалистых гор далеких,
От озер страны полночной
Все народы увидали
Отдаленный дым Покваны,
Дым призывный Трубки Мира…»
Голливуд, читая строки
Из народного сказанья,
Обнаружил в них намеки
На Стокгольмское воззванье.
Сразу отдал он команду:
«Чтоб спасти от бунта Штаты,
Прекратите пропаганду
Коммуниста Гайаваты!..»
Новые приключения «Мурзилки»
С пометкой «запрещено» в СССР возвращаются из Франции такие издания, как журнал «Мурзилка».
Из газет
Французская почта
В Советский Союз
На днях возвратила посылку.
В почтовой посылке чиновник-француз
Узнал по обложке «Мурзилку».
— «Мурзилка!» — испуганный цензор вскричал
И весь покраснел — до затылка. —
Ведь это же школьный
Крамольный
Журнал
С названием страшным: «Мурзилка»!
Отправить назад он велел этот груз —
Учащихся орган печатный.
С французской границы в Советский Союз
Помчалась «Мурзилка» обратно.
А так как известно, что я состою
Сотрудником нашей «Мурзилки»,
Французским властям я вопрос задаю
По поводу этой посылки:
Какую опасностью Брюн или Кэй[8],
Была продиктована мера,
Закрывшая доступ «Мурзилке» моей
В отчизну Вольтера,
Мольера?
Мы знаем, почтенные Брюн или Кэй,
У вас не трясутся поджилки
При виде заморской стряпни для детей
Где столько убийц и зарытых костей.
(Чего не бывает в «Мурзилке».)
Зачем о свободе печати кричать
Пред каждою выборной урной?
Одна у жандармов свободна печать,
А именно: штемпель цензурный!
Конь в сенате
Генерал Омар Брэдли выступил в комиссии американского сената с агрессивной речью.
Когда-то, много лет назад,
Желая римлян огорошить,
Властитель Рима ввел в сенат
Свою оседланную лошадь.
А в наши дни в другой стране,
По сообщениям печати,
Не лошадь видели в сенате,
А генерала на коне.
В сенат галопом въехал Брэдли,
Заокеанский генерал,
И по-военному, не медля,
На все вопросы отвечал.
О наступленьи, о десантах
Хрипел он, шпорами звеня,
И адъютанты в аксельбантах
Держали под узцы коня.
Услышав эти речи Брэдли
Весь мир подумал: «Уж не бред ли?
Быть может, генерал сошел
С того, с чего сошел когда-то
Его учитель бесноватый —
Покойный мистер Форрестол!»
Министр по делам разооруженья
